Чеченский бумеранг

Пытаюсь представить Таню, но хохочущее, расплывшееся на лавке существо вызывает отвращение, и меня мутит. Затем начинают мерещиться женщины – все, кого недавно вспоминал и пересчитывал. Тянусь к ним, но они ускользают, уплывают, просачиваются сквозь пальцы. А сбоку стоят и грустно смотрят на этот хоровод Таня и жена. Перед моим отъездом на Курилы она грустно сказала:

– Наверное, я от тебя уйду.

Я усмехнулся:

– Уходи.

Сейчас усмехается она, но я хочу доказать и ей, и Тане, что хоть одну из хоровода, но задержу, поймаю. Замечаю незнакомую женщину и почему-то догадываюсь, что это тетя Нина из «Женского пляжа». Начинаю понимать, почему писал его от своего имени: я просто завидовал Зарембе и невольно хотел перенести его отношения на себя. Тетя Нина, задержись хотя бы ты.

Бесполезно. Нет никого в руках. И вот уже не на земле я, а лечу, кувыркаясь, в небе. За спиной парашют, но почему-то не могу найти кольцо, чтобы раскрыть его. Рука раз за разом хватает пустоту, и значит, через минуту я разобьюсь…

– Вставай, подъезжаем, – доходит до меня чей-то голос.

Разлепляю глаза, непонимающе смотрю на хрящеватое усатое лицо над собой. Но это все равно лучше, чем стремительно приближавшаяся земля.

– Ну ты и перебрал вчера, – улыбается лицо, и до меня начинает доходить, что я в поезде, а усатый парень – проводник. То ли Слава, то ли Гера. Следом вспомнилась проводница, и со страхом оглядываюсь. Облегченно вздыхаю – нету.

– Опохмелишься? – спрашивает проводник, поняв, что я пришел в себя. – Или чайку покрепче?

– Чайку, – простонал я.

На станции, где делать пересадку, из вагона выхожу один. Боясь увидеть свою ночную пассию и словно отрезая себя от прошлого, перебегаю рельсы перед мчащимся по соседнему пути товарняком. Длинная мелькающая стена дает время спрятаться в желтую будку грязного станционного туалета. Но когда состав наконец закончился, моего поезда на перроне уже нет. Может, его не было и вовсе? И поездки к Тане тоже не было? И этой ужасной проводницы вместо Тани?

Голова раскалывается, ноет грудь. Насчет головы – ясно, но грудь-то при чем? Направился к станции, но дошел только до первой лавочки. В груди снова закололо, защемило, и я отметил, что болит только левая сторона. И болит внутри. Там, где сердце. Оно болит? Осторожно опустился на решетчатую скамейку. Захотелось откинуться на спинку, но ее не оказалось, и тогда просто повалился на лавку, освобождая грудь для воздуха.

– Что с вами, гражданин? – подбежала какая-то женщина. – Вам плохо?

Плохо ли мне? Не знаю. Просто очень больно.

– Может, «скорую» вызвать? Сережа, вызывай «скорую», – попросила она кого-то.

– Да оставь, выпил мужик, отлежится, – отозвался Сережа. – А за ложный вызов «скорой» ты же сама расплачиваться и будешь.

Ложный вызов. А к Тане тоже был ложный вызов? Нет, все сложнее. Таня искала поддержки и участия, а тут – быстрее под рубашку…

– Гражданин, может, сообщить кому из близких? – не отставала сердобольная женщина.

Кому сообщить? Я попытался вспомнить тех, кто окружал меня в последние годы и кто мог бы примчаться на помощь, но ни одно лицо не остановилось в том калейдоскопе, что завертелся перед глазами. Неужели Таня права насчет друзей? Не вспомнилось и ни одного телефона. Ах, да, я же залил блокнот чаем. Заремба мог бы вытащить ситуацию за шиворот, но он сам пропал, сгинул в Чечне…

– Гражданин…

– Да пошли домой. Отлежится и дойдет сам, куда надо, – продолжал равнодушничать невидимый Сережа. – Перегаром за версту несет, не чувствуешь, что ли?

Я попытался сквозь боль улыбнуться женщине и прикрыл глаза. Я в самом деле отлежусь и пойду. Куда? В кассу. Мне нужен билет, чтобы ехать домой. Там телефон, по которому может позвонить жена. Именно она заслонила собой все мельтешащие по кругу лица…

– Билетов нет, – равнодушно ответила кассирша и захлопнула передо мной окошко.

Глава 6 Отчего болеть голове…

Дома вместо валерьянки для сердца или, на худой конец, рассольчика для головы меня на автоответчике ждала уйма сообщений.

Самой важной посчитал настоятельную просьбу некоего Вениамина Витальевича срочно связаться с ним по поводу какого-то заманчивого журналистского предложения. Из заметных публикаций последнего времени у меня вышли лишь материалы о Зарембе, и если именно они понравились незнакомцу, то я готов был к дальнейшему сотрудничеству.

Вениамин Витальевич откликнулся сразу, словно после своего сообщения не отходил от телефона.

– Здравствуйте, здравствуйте, – вне сомнения, закивал он мне на другом конце провода: настолько был любезен голос. – Мы бы могли с вами встретиться?

А чтобы я не отказал или не перенес встречу на неопределенное время, тут же сам и предложил:

– Если я закажу сегодня на ужин столик у вас, в Доме журналистов?

После пьянки в поезде даже косвенное упоминание о выпивке вызывало отвращение, и я попросил:

– Без столика. Лучше попьем внизу кофе, его там готовят на песке.

– Я знаю, – выдал себя с головой Вениамин Витальевич: значит, место встречи выбирал заранее. Настолько важен разговор?