Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

Он тоже не понимал смысла катаевских вопросов. Вообще, Серёга от патетики был человеком далёким. Проще всё гораздо, примитивнее. Но «человек» Катаева, ему и банковать.

— Тимур… — позвал, повернувшегося на Рябинина «духа», Катаев. Тот осторожно повёл в его сторону головой, — давай так… ты нам расклады все, а мы подумаем, как тебя из этого говна вытаскивать… По хорошему…

— А по-плохому как? — скалясь, словно каждый издаваемый им звук причинял нестерпимую боль, хрипло спросил Тимур — убьёте, да?

Дерзкий ответ обречённого «духа» вызвал приступ звериной злобы, погнав потоки тёплой крови к голове.

— А ты как думаешь? — Костю уже не пугала определяемая Тимуру участь, где-то глубоко внутри он внезапно зажелал этого, — или три варианта дать?

Пленник вновь свесил голову вниз. Тихий мычащий стон глухо протянулся к полу.

— Бл, он так до утра дуру включать будет… — Саша посмотрел на Рябинина, — долго ещё?

Серёга, ни на кого не глядя, осмотрел уходящий в темноту купол палатки. Тяжело, словно постарев, встал.

— Я скажу… — Тимур поднял голову на Серёгу — тебе одному… других не надо…

Саша молча смотрел на Рябинина, ожидая только его реакции. Костя неожиданно почувствовал облегчение. Оперская сущность на время покинула его. Колоть «духа», вытягивать из него крупицы информации, составлять и анализировать не хотелось. На хер. Пусть всё кончится, как кончится.

— У тебя есть пять минут… — словно перевернув склянку песочных часов, обронил Рябинин, — и чистосердечное, бл…, признание…

Саша, приобняв Катаева за плечи, подтолкнул его к выходу. Попав рукой в разрез полога, опер вышел на свежий воздух.

Сзади скрипнули кроссовки под Сашиным центнером. Рябинин и Тимур остались одни. Время пошло.

— Слышь, Саня… — от хлынувшего потока свежего воздуха Костя слегка поплыл, а может, сказался сброс груза принятия решения — я до умывальни схожу… Что-то душно…

— Давай… — ухмыльнулся Саша, очевидно, подумав о чём-то другом — а я пока до бани прошвырнусь…

Более не задерживаясь, Костя побрёл к источнику холодной воды. Саша, что-то втолковав дежурившим около палатки бойцам, быстрым ходом молодого медведя направился в сторону спортплощадки.

Около трубы Костя провёл больше времени, чем требовалось для взбадривания. Раз семь нырял под струи головой, несчетное количество окатывал спину, полоскал рот. В общем, делал всё, чтобы оттянуть возвращение к штабной палатке. Всё-таки решив идти, он снял майку с кончика трубы и утёр лицо.

— Не зацвёл ещё? — натягивая майку, услышал он голос Долгова.

— Не-а… — повернулся Костя к подошедшему со спины Саше — чего-то перегрелся сегодня… как бы не затемпературить…

— Под холодянкой быстрее затемпературишь… — Долгов наклонился к струйке, ловя её ртом.

— Вы закончили уже? — глядя на бритый затылок друга, спросил Костя.

— Ух… — Саша оторвался от своего занятия, разогнувшись, — мы и не начинали…

— В смысле? — оторопел Катаев, — а чего делали-то?

Будто не слыша, Саша краем тельняшки вытирал мокрое лицо.

— Бык… — наконец сказал он — тупое, бл… животное… и боли не боится… Еле впятером удержали…

Костя только сейчас заметил набрякшие фаланги Сашиных кулаков и смазанную полоску крови на белом кроссовке.

— Вы его «прессанули» что ли? — поднял он глаза на Долгова — на хрена?

— Скорее он нас… — усмехнулся Саша и, присев, принялся оттирать кровь, цепляя из-под крана серебряную нитку журчащей воды.

До Катаева понемногу начало доходить.

— Развязали его что ли? Или явку писать напрягали?

Смыв розовые разводы с ладоней, Саша повернулся и невесело произнёс:

— Только пакет сняли, он, сука, зарычал, задёргался… Бесу лапу прокусил до кости… Чуть эти грёбаные наручники не разорвал. Хорошо пацаны заскочили, прикладами его вырубили… Беса в ПМП увели, а этого…

— Что? — спросил замолкнувшего Сашу Катаев.

— Ничего… Вот пришёл тебя позвать, решать надо… Времени почти нет… — Долгов кивнул на уползающий за хребет солнечный диск — Рябина и Саня нас ждут…

Опять решать. Вновь подходить к черте, которая, при таком крутом замесе, должна была появиться. В очередной раз, теперь уже реально, при жёстком цейнтно-те времени, выбрать что же необходимее. Дальнейшая оперативная игра или уравнивание потерь. В первом случае маячит, как выразился эфэсбэшник Олег Михайлович, переход на другой уровень. Во втором, будет, что сказать пятого мая в памятники Крылову и Таричеву.

— Сань… — негромко позвал Костя Долгова, когда они подошли к командирской палатке.

— Да? — обернулся тот, не заходя в тамбур.

— Ты убивал?

— Да… — просто ответил Саша — В Гуд ере, в девяносто пятом… Метров со ста «чеха» завалил. Потом два дня смотрел, как он между «пятихаток» валялся…

— Я, наверное, нет… — также буднично сказал Костя. На мгновение замаячившая Заводская улица, грязь, запрокинутая бородатая голова, толкнувшись, не встала перед глазами, — как-то не получалось…

— Всё впереди ещё… — улыбнулся Долгов и зашагнул в палатку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее