Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне

Двадцатидвухлетний Катаев пытался разглядеть в своём визави истинность выбранного пути. Сорокапятилетний Виктор без киношной показухи, с сильной, хоть и скрываемой эмоциональностью рассказывал про многочисленные командировки, награды, ранения, потерянную семью, погибших друзей. Слушая, Костя понимал, что интоксикация войной может зацепить и его. Кайф осознания жизни после двухмесячного сидения в горах или пятиминутного городского боя заставляет приезжать фанатов войны снова и снова. Вместе с тем, общение с такими людьми всегда доставляло Катаеву мощное, как от услышанной в детстве песни про десятый десантный, ощущение эмоционального подъёма. Когда Челентано уезжал, они попрощались, словно были знакомы лет двадцать и расставались навсегда.

Именно поэтому, а не после ночного боя на консервном заводе Грозного, Катаев и решил для себя больше в Чечню не ездить. Для того чтобы инъекции мужской, пропахшей потом, солярой и порохом дружбы не стали смыслом проживаемой жизни. А потом, как правило, к этой зависимости лепится остальная замануха: боевые, день за два, награды, звания.

Одного раза достаточно решил он тогда.

Но война, как и героин, умеет ждать. Особенно когда тебе 24 года, ты без жены, без детей и с принципами.

Поэтому сейчас, обернувшись сквозь заднее стекло на удаляющегося Андрея, Костя вновь почувствовал, как где-то внутри к вальяжно гуляющему адреналину пытается пристыковаться ощущение правильности такой жизни.

Потом, много лет спустя, он поймёт, что на войне и сформировались те жизненные понятия, которые не позволили ему азартно наворачивать позвоночником перед очередным «звёздным» тяжеловесом и наступать на чувство собственного достоинства, ввиду сложившейся конъюктуры. И последствия эти будут хуже любой адреналиновой ломки.

* * *

Зажатая спереди и сзади «семёра» была с блокпостов незаметна, поэтому до ПВД долетели без ненужных остановок. Большая часть городского населения, вкурив, что-то в «центрах» идёт «зачистка» благоразумно в эти районы не совались, соответственно, разгрузив блоки от пробок.

По дороге Рябинин доложил Жоганюку, что «всё в норме», «движение на базу». Там отхрипелись, что поняли.

На территории ПВД, Костя отогнал захваченную машину на задний двор, к миномётной батарее. Памятуя, что «комендачи» товарищи без принципов, Саню Долгова оставили на охране. Костя, подойдя к зданию комендатуры, застал там Рябинина и Бескудникова, остальные опера с омоновцами шмонали задержанных в коридоре первого этажа перед посадкой в камеры. К слову заметить, камер было всего две, одна из которых очень часто использовалась в качестве «губы» для бухих «контрабасов».

— Жогу ждать будем? — спросил Катаев Рябинина, — может приступим пока никто не мешает?

Практически весь личный состав находился на «зачистке», в Центре болтались лишь дежурные смены ментов и «комендачей». Опергруппа выехала на какие-то полуразложившиеся трупы, обнаруженные силами подразделений работающих «зачистку».

— Машину осмотрим, бумаги напишем… А как приедут отдадим на возбуждение, — решил Сергей.

— Я ничего писать не буду, — сразу открестился Бес, — почерк плохой, грамоте не обучен.

— Тогда ищи понятых, а Костян осмотр сделает…

— Пять минут… — растопырил пятерню Бес и ушёл к узлу связи.

По закону сотрудники милиции понятыми быть не могут, а жители Грозного на эти роли не очень охотно соглашаются. Логичный выход из этого тупика — военнослужащие, желательно срочной службы. Вроде и не менты, но и не совсем случайные люди. Тем более, для анкетной красоты, в графе место жительства можно написать не номер ВЧ, а город Суходрищев или какой-нибудь Усть-Ужопинск. И в протоколе комар носа не подточит, и попробуй найди этих понятых.

— Я в кабинет, за бланками, — взвалив на себя бремя писаки, Костя ушёл на второй этаж, в рабочий кабинет. Рябинин тормознул на выходе Таричева и отправил его за, успевшими свалить на обед, омоновцами. Из камеры надо было вытянуть хозяина авто для проведения следственных действий.

Процедура осмотра автомобиля ВАЗ-2107 ничем не отличалась от её аналогов в мирной жизни. Разве что ошалевшим хозяином — двадцатилетним, высоким худощавым чеченцем, в спортивном костюме, испуганно вертевшим всклоченной головой. После вопроса о наличии чего-нибудь запрещённого и отрицательного мотания головой, Катаев дал команду к осмотру. Двое омоновцев контролировали поникшего Саламбека (так звали хозяина), солдатики с любопытством следили за действиями оперов, Костя перебирал разложенные перед ним на капоте права и документы.

— Саламбек, документы твои, — показал Рябинин чеченцу его паспорт. Поглядев на документы, немного заторможено, Саламбек кивнул.

— А это удостоверение тоже твоё? — Сергей протянул ему ещё одну «корку». Саламбек молчал.

— Вот только департамент судебных приставов в Чечне ещё не сформирован, — бросил обратно на капот ксиву опер.

Молчание.

— Ладно… Это ты при свете дня такой загадочный, вечером десантура тебя заберёт, — Рябинин от него отвернулся, — в Ханкалу…

Вот тут Костя заметил в глазах задержанного настоящий животный ужас.