Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

УАЗы с включенными фарами, не глуша двигателей, стояли около входа. Не очень подходящие на роль зверских десантников Катаев, Рябинин, Долгов и Капустин отошли в сторону.

— Куртку взял? — обратился к Капустину Рябинин.

— Одевать? — продемонстрировал в руках куртку «NIKE» Капустин.

Ключевой сценой постановки должен был стать расстрел Саламбека на глазах Турпала. В роли Саламбека, с мешком на голове и в его куртке должен был выступить Капустин, имеющий схожую с оригиналом, худощавую фактуру.

— Давай ещё минут десять покурим, Турпал заодно погоняет…

Увидев огоньки сигарет, из машины вышел Бескудников.

— Ну что, всё как договаривались? — шёпотом спросил он, хотя до машины было метров десять.

— Для «гонок» постоим немного. Потом Ваня с Кочуром выйдут… Вы с Липатычем и Тарой выволочете «чеха», случайно порвёте пакет и в ангар. У входа тормозните немного, чтоб он мог видеть как Гапасько «расстреляет» Капусту…

— Дай затянуться… — Бес взял из рук Серёги окурок и пару раз глубоко затянулся. — Начали?

— Начали…

Капустин напялил себе на голову пакет и надел куртку Саламбека. Кочур, с замашками оператора, повертел его и, наконец, выбрав нужный ракурс, указал ему место падения. Тот опустился на колени. За его спиной встал Гапасько, нацелив в надпись «NIKE» ствол автомата. Рядом, решительно расставив ноги и воздев оружие, к стремительно темнеющему небу, замер Кочур. Со стороны смотрелось очень реалистично. Мощные фигуры, устрашающие маски, чёрные перчатки и — реальней некуда — автоматы Калашникова.

Настоящий Саламбек в это время лежал на заднем сиденье УАЗа, поддерживаемый заботливыми руками Долгова и Катаева. К слову сказать, ни Жоганюк, ни Кутузов в реалити-шоу участия не принимали. Первый потому что никогда в жизни не разрешил бы этого, второй банально слил бы всё мероприятие первому. Поэтому слепившийся за прошедшее время коллектив доверял только своим, понимая необходимость такого рода мероприятий. Короче, междусобойчик.

Серёга Липатов заглушил двигатель и потушил фары. Пора. Он и Таричев потянули из задней дверцы дрожащего Турпала, а Бес, «совершенно случайно», зацепив угол пакета дульным компенсатором своего АКМ, порвал его почти на половину, отворив для обзора правый глаз пленника. Конечно, никто этого «не заметил». Чеченца с завёрнутыми руками потащили к ангару. Тормознув у входа, Бес грубым голосом спросил в темноту:

— Ни хера?

— Да некогда, бл… с ним разговаривать!

Краем глаза, шедший следом за композицией Липатов — загнутый Турпал — Таричев, Бескудников увидел, повернувшуюся в сторону отвечающего, голову чеченца. То что надо. Треск короткой очереди и яркая вспышка расколола густеющую черноту наступающей ночи, осветив лейбл «NIKE» во всю спину «убиваемого» Саламбека. Натуралистично выгнувшись, словно от боли, Капустин с пакетом на голове, повалился лицом в специально подрыхлённую землю.

Таричев с Липатовым почувствовали как ходуном заходили конечности Турпала. Этой двухсекундной сцены должно было хватить для успеха всей тонко проработанной постановки. Тем более, главный зритель её оценил. Однако, на осознание всей полноты картины ему времени не дали. Жёстко втащив его в помещение ангара, опера швырнули его на грязный цементный пол.

— Бл… ь, у него мешок порван! — наконец «заметил» непорядок Бескудников.

— Я ничэго нэ видэл! — со всхлипом заблажил Турпал, но тут же заткнулся, выхватив от Таричева удар по почкам. Потом ещё один по печени от Липатова. Застонав, скорчился на полу.

— Мусора ведь сказали, что они в отказе, хрена с ними церемониться, — вступил в игру Липатов.

— Я скажу! Я всэ скажу! — глухо, задыхаясь под мешком от боли, выкрикнул Турпал.

— Что ты можешь сказать… — с вкрадчивой угрозой, присев рядом на корточки, спросил его Бес. — А?

— Я… Я… Я ничэго нэ знаю… нэ убивайтэ… — речь его была сбивчива и тороплива, как и желание жить.

— Мы про тебя, пидор, всё знаем… Что из Баку приехал, пацанов наших мочить… — потихоньку закинул удочку Бескудников, — у вас руки по локоть в крови…

— Нэт! Нэт! Я нэ усп… Я ничэго не сдэлал! Я в Баку учился просто…

— На хер… — Бес махнул рукой и встал, — на хер… Чего время терять, тащите его на улицу, видишь настоящий шахид…

И усталая обречённость принятого решения в голосе опера достигла сознания чеченца.

— Я отдам!!! Отдам! Все расскажу! Нэ убивайтэ! — повиснув на руках оперативников, взмолился он.

— Что отдашь!? — рявкнул над его ухом Бес. — Что?! Сука! Что?!

Хлёсткая пощёчина мотанула голову Турпала.

— Оружиэ, автомат… Рацию… Высе! — тот снова сбился с дыхания.

Бескудников жестом показал, чтобы его опустили на пол.

— Сейчас мусора подъедут им всё расскажешь… От них сейчас жизнь твоя зависит, — голос звенел металлом и если они скажут, что ты пиздишь… Разговоров больше никаких не будет… К корешу поедешь…

* * *

Таричев и Липатов, натянув Турпалу остатки мешка на глаза, оттащили его вглубь ангара. Подстанывая от каждого вздоха-всхлипа тот успокаивался.

— Ну что? — шёпотом спросил Рябинин вышедшего на воздух Беса.

Тот молча показал большой палец и пошёл подальше от ангара. Сергей последовал за ним.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее