Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

Не тревожа водителя остановкой по требованию, Костя вместе со всеми заехал на территорию Центра. Приехавшие за пять минут до них, Кочур и Липатов, рассказали, что выезжали на центральный рынок, где прямо средь бела дня какой-то ублюдок расстрелял в спину трех старушек. Естественно, русских. Естественно, никто ничего не видел.

— Из чего валили? — отломив кусок лаваша, прихваченного по дороге, спросил Рябинин.

— Из «макара», — Кочур посмотрел на Липатова. Тот кивнул:

— Гильзы точно «пээмовские»…

— И до этого тоже пээмовские были, — подал голос Ваня Поливанов, раньше выезжавший на похожее убийство, — там по информации «Стингер» светился.

Лавриков, зашедший в кубрик выбрать видеокассеты, услыхав тему разговора, зашёл в помещение кухни:

— У меня бумаги подошли… Наши «усээмовские»… Если интересно, там анализ радиопереговоров, вроде новые позывные мелькают.

— Какие? — прекратив жевать, заинтересовался Рябинин.

Опера тоже подтянулись поближе. Липатов, чтоб не шуметь, прекратил возню с липучками бронежилета.

— Из новых… «Сейфулла», «Баграт»… Ну, остальных вроде, знаете… «Стингер», «Старый», не помню больше.

— Чего же ты молчишь-то? — укоризненно покачал головой Гапасько.

— Так вы же Рэмбы, крутые… Зайти-то ко мне в падлу, — и демонстративно продолжил перебирать стопку видеокассет.

— Да хорош гнать-то! Санчес! — Костя, по-хрущёвски, потряс кулаком, — я сегодня у Вас был утром, ты где-то с кабелями ковырялся…

— Ну, вот я же говорю раз в сто лет! — засмеялся Лавриков, незаметно тусанув меня двумя «Рокки» древнюю западногерманскую порнуху, — заходи после обеда, если меня не будет, Миша покажет…

* * *

— Мне кажется, пора выдернуть Ису, — не отрывая глаз от «Усээмовской» справки, сказал Костя Рябини-ну, — на, вот, почитай…

Они сидели в курилке, Серёга жмурился на солнце, дожидаясь Беса с сигаретами после обеда, Костя только что вернулся от Лаврикова.

— Думаешь, подскажет чего? — пробежав текст, спросил Рябинин, — а твой-то где кореш по бизнесу?

— Сейчас на рынок выйду, может нарисовался… До обеда не было…

— Ну, ты пока на рынок ходишь, мы тебя подождём здесь, покурим… Заодно пельмени ленивые в ливере уймутся.

— Какие пельмени? — не понял Катаев.

— Ну как какие… Макароны по-флотски, это месиво теста и тушенки по другому не назовёшь, — улыбнулся Сергей.

— Пельмени говоришь… Хе! — по-суховски крякнул Костя и, спрыгнув с пандуса, пошёл к воротам.

Тимура не было. Залпа ответила, что его не видела. На вопрос, где не видела, здесь или вообще, она с маниакально-несгибаемым упорством, пробурчала: «Нэ видэла». Не уточняя.

Пройдясь вдоль рядов и никого не узрев, Костя, с резко ухудшившимся настроением, вернулся на базу. Неужели кинет, в который раз сам себе задавал этот вопрос Катаев, не логично как-то… Подождём, как сказал один китайский деятель про Французскую революцию, рано делать выводы…

Когда он вернулся в кубрик, то чуть не столкнулся с выходящим, собранным по полной боевой, Рябининым. В его спину вагончиками стопорнулись Бескудников и Долгов.

— Слышь, Кость, останься здесь, пока мы на Первомайку сгоняем, маячок Нее дадим, — уступил Сергей Катаеву место для прохода, — вдруг Сулейман нарисуется.

— Не вопрос, — легко согласился Костя, — я заодно в прокуратуру схожу, по «нашему» УАЗику бумаги отксерокопирую.

Кроме Рябинина, Бескудникова и Долгова в разведрейд ушли Поливанов и Кочур. Проводив их напутственной фразой: «Не щёлкайте хлебалом», Костя, взяв с собой папку под бумаги, пошёл в прокуратуру.

Дело по факту убийства Крылова и Таричева и покушений на убийство Капустина, Окунева и Попова находилось в производстве, прикомандированного из Архангельской области, следователя Якова Бовыкина.

Отыскав его кабинет на первом этаже, Катаев, не стучась, зашёл. Обмахиваясь, как институтка, кожаной папкой, он с улыбкой приблизился к прокурорскому столу. Яша, недовольно сдвинув брови, что-то сосредоточенно печатал на компьютере. Было от чего. Вдоль стены, справа от входной двери, стыло вытянувшись, лежал труп мужчины. То, что это именно труп Катаеву подсказала оперативная смекалка — на испачканном грязью лице, над бровью и в нижней челюсти он разглядел два запекшихся пулевых отверстия.

«Жмур» был в одном кроссовке, спортивный костюм покрывали, чередуясь, шанкры запёкшейся крови и лишаи усохшей земли.

— Домашнее задание? — мотнул головой в сторону покойника, одновременно пожимая руку следователю, Катаев.

— Да, нет… — Бовыкин скривился, — выехали, понимаешь, на осмотр, а тут стрельба какая-то рядом, ну, я от греха подальше и решил свалить… Думал потом осмотреть, так местные дебилоиды, недолго думая, тру-пешник в «буханку» свою закинули и сюда привезли… Типа, чего два раза-то ездить?

— И чего? Пропишете его здесь? Или сразу в штат? — слегка впечатлившись от идиотизма ситуации, уголком рта усмехнулся Костя.

— На хер он мне нужен! — порвал флегму Яша, — через час из седьмой горбольницы паталогоанатом приедет, осмотрит, да я этого «жмура» в морг выпихну…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее