Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

Рябинин вышел из-за машины и, по заранее оговорённому плану встал перед бампером, чтобы его могли разглядеть с дороги. Конечно, риск был нешуточный, в «шестёрке» вместо Сулеймана могли оказаться другие, более агрессивно настроенные товарищи. Необходимо это было в первую очередь для демонстрации доверия. Страхуемый со всех сторон Серёга должен был показать ещё «свою» уверенность в штатности мероприятия.

Одинокая белая «Нива», с тянущимся шлейфом дорожной пыли, показалась на дороге. Затормозив, машина повернула к АЗС. Костя вскинул автомат и нацелил его на лобовое стекло. В полукруге прицела он разглядел небритое лицо Али за рулём, рядом, не улыбаясь и, нервно оглядываясь, сидел Сулейман. Две тёмные фигуры угадывались на заднем сиденье.

А где «шестёрка»? Удивился про себя Костя, но увидев, что Сулейман уже вышел из машины и идёт к УАЗу, тут же позабыл об этом.

Обменявшись с чеченцем фразами, Сергей, резко обернувшись, жестами начал призывать затаившихся за его спиной, оперативников. Подбежавший первым, Катаев услышал окончание эмоциональной речи Сулеймана:

— …шакалы, билять… Я, Сэргэй, с вами паеду… тэбе слово давал, астанусь с вами…

Рябинин, хмуря лоб и, играя желваками, негромко бросил операм:

— Могут быть осложнения… Костян, давай пацанов в УАЗик, Саня, ты с пулемётом на прикрытие, назад… Бес в «Ниву» прыгай. Уходить надо по-быстрому.

Костя, подбежав к задней дверце «Нивы», рывком распахнул её. Первой мыслью было, чеченцы, Костя даже машинально навёл автомат на этих молодых бородачей, с неестественно бледными лицами. Вовремя сообразил, эти двое, испуганно таращившихся, пасажи-ров и есть пленные солдаты.

— Давай на выход, пацаны! — скомандовал он, дублируя слова жестами. Они одетые в одинаковые спортивные костюмы, какими-то замороженными движениями неловко начали выбираться. Али, вышедший на пыльную площадку заправочной станции, тревожно вглядывался в дорогу, в сторону села.

— «Краб», это «Ромашка» — отчётливо услышал Костя хрип радиостанции в нарукавном кармане Серёгиной куртки.

— На связи! — отрывисто бросил в динамик, заметно нервничающий оперативник.

— Короче, гости у нас… Повторяю, гости… Давай на вторую схему уходите пока…

— Понял! — ответил Рябинин и сосредоточенно осмотревшись, рявкнул:

— Уходим! В низину! Пацанов быстро!

Сулейман, что-то закричал по-чеченски своему сыну. Тот, по волчьи оскалившись, подлетел к «Ниве» и, судорожными движениями, принялся рвать обшивку задней левой дверцы.

— Ай, шакалы, ай, шакалы, — качая головой, Сулейман приложил руки к груди, — это нэ от нас Сэргэй, ми с вами останэмся, — и, не слушая ответа, снова сказал что-то по-чеченски в сторону Али.

Долгов, пятясь спиной с РПК наизготовку, уходил к краю площадки. Бескудников задержавшись в кустах у спуска в низину, ожидал отхода Катаева, Рябинина и пленников. Али, ругаясь по-чеченски (с добавлением русского мата), отодрал, наконец, внутреннюю накладку двери. Подхватив выпавший брусок «пээма», сунул его за пазуху. Оставляя ссадины на предплечье, втиснув в руку глубже, что-то пытался нащупать ещё. Сулейман, подёргивая щекой, возвышался за его спиной, сфинксно вперившись в сторону дороги.

Не обратив внимания на засочившуюся кровь, Али вытащил болотного цвета «эфку». Захлопнув дверцу, оба чеченца, с тигриной грацией, словно рыча, потрусили за Рябининым и Катаевым. На краю, Костя, отделившись, направил двигающихся как роботов, пленных к оазису лопухов и репейников. Чуть не поскользнувшись на пологом склоне, Катаев взглядом запечатлел узловые моменты. Освобожденные пацаны дисциплинированно залегли, не поднимая голов. Рябинин и Сулейман, метрах в десяти-пятнадцати от него, засели между кочек, заросших мелким кустарником.

Последним, огибая павильон АЗС, спиной вперёд, держа пистолет двумя руками, в низину спускался Али. Катаев уже явственно слышал звук, как минимум двух работающих легковых автомобилей. Приподнявшись на локоть, увидеть их пока не мог.

Сердце, перемешиваясь с лёгкими, не попадало гулкими ударами в паузу между вдохом-выдохом, сбивая чёткость картинки и остроту восприятия. Проклятое «сейчас начнётся» фонило круче атомного реактора. Упав на спину, Костя подрагивающими руками вытащил несколько рожков и зачем-то ровняя, выложил их рядом с собой. Внезапно грудной спазм отжался от диафрагмы, отпуская нутро в вакуумное спокойствие. Сердце хоть и частило, но голова уже обретала четкость и ясность мысли. Глядя в бок, Костя понял, что Рябинин корректирует их расположение для «Визирей» по рации. Рядом, пытаясь выглянуть за срез кустов на кочке, полусидел-полулежал Али. Сулейман, казавшийся невозмутимым, сидел рядом, лишь его губы нервно кривясь, что-то бормотали.

Долгов с Бесом были далековато, трава и кустарник надёжно укрывали их со стороны дороги.

— Вы живые хоть!? — негромко позвал Катаев, уткнувшихся лицом в траву, пленников.

Оба паренька, подняв головы, разом кивнули.

— Немые что ли? — Костя до сих пор не слышал от них ни звука.

— Нет… — один из них сорвавшимся, очевидно, от долгого молчания голосом ответил за обоих.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее