Чеченский этап

Этой ночью они спали в зимовье, хорошо протопленном гостеприимным хозяином Устином Никошиным. Он был рад гостям, пока ледостав был, считай, полмесяца никто проехать ни к нему, ни мимо не мог. А тут гости, да еще какие, одной веры, это ж радость великая. За полночь улеглись спать, наговорившись вдоволь с хозяином. Было о чем им поговорить, Устин в вере силен был и новости, что в мире творились, знал. Степка-то раньше лег, все у него в глазах эти золотые монеты, тонущие в воде, мерещились. «Надоть было переплавить их, и все», – думал он, не понимая.

Так и уснул, а проснулся, голова трещит и в ушах гул.

«Что это со мной?» – подумал он, умылся холодной водой, и только тогда посветлело и затихло в его голове. Забыл он про это золото, и место забыл, где оно присыпало каменистое дно великого Енисея.

Евграф Семенович. 1948 год. Ленинград

Этим утром Евграф Семенович проснулся рано, а солнце, наверное, вообще не заходило в разгар белых ночей. Он, как всегда, решил прогуляться, умылся, не спеша оделся и вышел из парадной. Тишина, редкое явление в центре Ленинграда, висела утренним туманом. Было прохладно, но не зябко, и Евграф Семенович пошел своим обычным маршрутом. Он вышел из двора и повернул в сторону Конюшенной. Он шел медленно и увидел, как к одному из подъездов в его переулке подъехало два черных автомобиля. Из них быстро вышли четверо в штатском, двое вошли в подъезд, двое остались у дверей. Евграф Семенович остановился у доски объявлений и стал читать все, что там было. Кто-то искал родственников, кто-то хотел продать старинный шкаф. Евграф Семенович краем глаза следил за подъездом.

«Неужели опять, как в тридцать седьмом?!» – думал он. И не ошибся. Через несколько минут из подъезда вывели с заломанными за спину руками какого-то военного. Евграф Семенович не разглядел ни лица, ни погон, ни блеснувших серебром орденов на кителе, он вообще отвернулся сразу и медленно побрел обратно домой. Эта прогулка для него закончилась.

«Ничего не меняется!» – с ужасом думал он. Опять стали брать людей по ночам, опять страх и ужас поселятся в этих старых кварталах. Неужели так будет продолжаться и дальше, несмотря на победу, на пролитую людьми кровь…

Евграф Семенович разделся и лег в постель.

Надо уснуть и забыть то, что он только что видел. Забыть, и все. Просто забыть. Но забыть не получалось, он забылся в каком-то тяжелом сне и проснулся от мальчишеских криков во дворе. Какой-то мальчишка звал на улицу своего друга Ваську.

– Васька, выходи! Васька, выходи! – орал он во дворе, пока из какого-то окна женщина не плеснула в него водой из кувшина.

– Чего орешь как оглашенный! Пошел отсель… – И дальше последовали такие слова, каких Евграф Семенович не слышал даже в молодости, будучи грузчиком в порту.

Пацан, на секунду обомлев от услышанного, приспустив штаны, показал женщине заднее место и рванул из двора, сопровождаемый дикой бранью оскорбленной и униженной горожанки.

Да, подумал старик, а до войны в этом дворе он вообще никогда грубого слова не слышал. Коренные питерцы исчезли, сгинули навсегда, кто-то в тридцатые по ночам, кто-то в блокаду на Пискаревском, а квартиры заселили вот такими переселенцами с окраин области, и с ними придется жить? Он тяжело вздохнул и пошел на кухню. Он полмесяца не брал в руки перо. Не было желания и был страх, страх узнать еще что-то, что окончательно разрушит всю его жизнь. Он боялся узнать будущее России, понимая, что бессилен изменить его, он боялся увидеть этот город изуродованным и растленным. А все, что он узнал до того, вело именно к такому концу, как для этого города, так и для всей его родины. А с другой стороны, в глазах стояли те люди в штатском, скрутившие руки военному из соседнего дома. У него было плохое настроение. Но, несмотря на это, он понимал, сегодня не сможет не взяться за перо, какая-то неведомая сила влекла его к этим чистым листам тетради…

Евграф Семенович поставил чайник и, не дождавшись, пока он закипит, сел к столу.

«Константин и Ольга присутствовали на заседании Высшего наблюдательного совета Хранителей заочно. Заседание было экстренным. Информация объявлена секретной.

Как только в эфире председательствующий объявил об открытии заседания, на огромном панно высветились все его участники, их было более тысячи человек. Седой профессор Академии естественных наук, поприветствовав всех присутствующих, начал доклад: