Чефуры вон!

Так Радован объяснялся с моей училкой по алгебре, когда она вызвала его в школу после моей третьей двойки. А еще потому, что я запустил ей в голову угольником. Вот только до угольника они не дошли. Радован по-быстрому все сказал и пошел домой. Мне-то он, конечно, потом вставил по полной и запряг зубрить алгебру, но Миклавчичку он крепко послал куда подальше. А все потому, что Радован для себя давно решил, что я буду спортсменом и буду играть в лиге НБА. Сперва он хотел, чтобы я в футбол играл, ну и дальше, само собой, подписал контракт с мадридским «Реалом» и все такое, но потом я слегка перерос своих сверстников, и он решил, что баскетбол, пожалуй, будет получше. Ранка не вмешивалась в эти его грандиозные планы. У нее ко мне были свои вопросы.

— Шта нэ учишь? Неужели так сложно выучить эту биологию хотя бы на тройку? Неужели ты ни одной тренировки пропустить не можешь и посмотреть эту историю? Чего ты не вызвался, чтобы тебя спросили? А твой тренер знает, какие у тебя оценки?

Отвечал ей всегда Радован.

— Оставь его, он не дурак. Выучит еще. Будто история поменяется, никуда она не денется. Вот станет старым битюгом, тогда и займется своей учебой. Чего ты трясешься, тоже мне проблема — тройка по английскому. Если это такой сложный язык, как бы на нем говорили все негры в Америке? Когда в лиге отыграет, тогда и будет английский учить.

Радован на все мои матчи ходил. Если б ему разрешили, он бы еще на всех тренировках торчал. Ранка ни разу не была. Из принципа. Она никогда ничего не говорила и про мои успехи слушать не хотела. Когда Радован ей рассказывал, как мы стали чемпионами страны, она только кивала.

— Хочеш сэ сад мало посветит шоли?[71] И исправить наконец двойку по английскому?

Но так чтоб в открытую сказать Радовану, что тот уже задолбал всех этим спортом и что школа, типа, может идти побоку, — никогда. Ранка вечно дурочкой прикидывалась и каждый раз строила из себя глухую, когда Радован начинал говорить о баскетболе. Нарочно делала вид, что ничегошеньки не смыслит ни в баскете, ни в футболе. Специально отмачивала совершенно идиотские словечки. И когда я уже в миллионный раз буду смотреть документальный фильм про Джордана, она точно спросит, а кто это такой вообще? Я, конечно, скажу: «Майкл Джордан», — а она сделает вид, что в первый раз о таком слышит.

— Пока это все смотришь, уже бы давно английский выучил.

Slam и dunk[72] — это правильные глаголы. А пара у меня по неправильным глаголам. В этом все дело. Но Ранке до фени. Она только обрадуется, когда узнает, что я тренировки забросил. Это будет ее маленькая победа. А у Радована точно разрыв сердца случится. Вот я и молчу. И без того все как на иголках, а если скажу, что перестал тренироваться, вообще будет полный пипец. Извержение вулкана. Оно и так вот-вот случится. Уже сто лет все молчат. Радован не только со мной, но и с Ранкой говорить перестал, а если кто-то из нас двоих хоть слово произнесет, он так злобно зыркает, что мы сразу замолкаем. Ранка на него глядит: мол, она-то тут при чем? Но у Радована сейчас все виноваты. И Ранка в первую очередь. Она у него всегда козел отпущения.

— Шта мэнэ тако гледаш?

— Нэ гледам тэ.

— Гледаш.

— Зачепи.[73]

Вот и весь разговор. Все, что у нас дома за последние несколько дней было сказано. В остальное время — полная тишина. Даже в телевизоре и то звук на минимуме, музыку не слушаем, одни только новости. Прям осадное положение. Может, голубые каски придется высылать. Ясуси Акаси и Бутроса Бутроса-Гали[74]. Я тут как-то захотел во двор выйти.

— Куда?

— Я только…

— Сиди и не рыпайся!

И все тут. Без шансов. Ничего не могу понять. Я уже три дня в школу не ходил. И никого это не колышет. Так и спятить можно, а что делать, непонятно. Даже Ранка в полном офигении.

— И долго он еще так будет?

— Нэ знам, синэ.

Что ни скажешь, Радован только пыхтит. Зубами скрипит от злости.

— Шта?

— Ништа.

Я с ума сойду от этой тишины. Как будто мы в бомбоубежище, а над нами истребители летают, вот мы и сидим тихо, а то обнаружат нас, и тут же начнется бомбежка.

Почему я не люблю оставаться один