Чефуры вон!

Я еще ни разу в жизни не гулял вдоль реки. Проходишь там, только если тебе надо на баскет или на тренировку А так шляться туда-сюда вдоль реки — ваще дебилизм полный. Это только для тех, у кого есть шавки, — вот они их там выгуливают, чтоб шавки могли ссать и срать под деревьями. Там ведь столько мошкары, что нормально разговаривать нельзя: эти грёбаные мошки прямо в рот лезут. Возле Любляницы разве только старых чефуров встретишь. Они там стоят, скрестив руки за спиной, кости разминают — топают от Бродарьевой площади до фужинского замка и воздух сотрясают.

— Ох как спину ломит, сдохну скоро!

— И у меня поясницу прихватило, еле с кровати сполз.

— А у меня так голова болит в последнее время! Погода, видно, такая, и воздух сухой.

— А меня колени мучают, мажу этой мазью, да что-то не больно помогает.

И вот они гундят, гундят, а когда все болезни обсудят, где что болит и прочую хренотень, идут домой. Чтоб она провалилась, такая жизнь: одни прогулки и нытье. А дома смотрят телик и кроссворды решают. Охренеть! Я б спятил — а им нравится. До фонаря им всё.

Дамьянович потопал к площадке, где в шары играют, зуб даю. Куда ему еще спешить? Никогда не смогу понять этой игры в шары. Ладно, если ты просто напиваешься, но если еще и шары катать — полная байда. Я не против, когда старики в шары играют, но когда говорят, что это типа спорт и ты им типа серьезно занимаешься, — полный идиотизм. Что это за спорт за такой, если ты руки за спиной держишь и можешь играть, даже если тебе завтра сто лет стукнет? Это мясные пирожки с яблоками, а не спорт. Но народ и правда играл в эти шары. А Дамьянович как раз на такого был похож, кто только и может, что шары гонять. Я смотрел на него и думал, что он никакой, что шар этот больше, чем он. А потом смотрел на Ацо и представлял себе, как он тоже играет в шары вместе со старичками и Дамьяновичем. Эта его походочка — как лох, зажатый, — второго такого на всех Фужинах не найти.

И тут вдруг Дамьянович резко поворачивает и идет сквозь кусты к Люблянице, прям к берегу. Ацо встал и типа незаметно за ним наблюдает. И Дамьянович начинает ссать. Вот это настоящий чефур! Среди бела дня, прям возле тропинки, где люди ходят, — встал и вывалил все свое хозяйство. Приспичило ему, и всё тут. Мать твою, чефур чефурский! Положить ему на культуру и на приличия… Как в деревне. Прям у тропинки, чтобы все его видели. Если б ему сказать, что это свинство, он тебе ответит — нормалёк: по-любому все в землю уйдет, а потом в реку, и псы тоже там ссут. Вот такой чефурский менталитет. Можно вывезти крестьянина из деревни, но деревню из крестьянина — никогда, как сказал бы Радован. Этот Дамьянович родился где-то у черта на куличках, где ни телефона нет, ни электричества, ни водопровода, он может сто лет в городе прожить, но из принципа от этой своей деревенщины не избавится. Пусть все знают, какой он крутой, не какой-то там господин или аристократ и фиг знает кто еще, чтоб ссать в сортире. По-моему, он нарочно дома не стал ссать, чтобы пойти и отлить возле реки, тут и рук мыть не надо. Какой чефур! Дамьянович «в сотрудничестве с природой»[114].

— Мать твою чефурскую, будешь мне еще в полицию звонить, чефур хренов!

Все произошло в секунду. Ацо налетел на Дамьяновича и свалил его с ног. У него в башке что-то заклинило, когда увидел, как этот чувак свой болт встряхивает. А я стал как вкопанный метрах в двадцати и глаза вылупил. Ацо орал и пинал Дамьяновича, который, видно, решил, что Ацо просто какой-то фанатик, который против ссанья вдоль Любляницы. Очень быстро все закрутилось. У Ацо конкретно крышу снесло, он как помешанный лупил Дамьяновича. А тот только пыхтел, но защищаться не мог. Он лежал, а Ацо дубасил его ногой. Я добежал до Ацо и попытался оттащить его в сторону, но у меня ничего не получалось — тот как взбесился! Я волок его в сторону, пихал его, налетал на него, а этот придурок не останавливался. Начал еще и меня пинать — совсем оборзел! Я, как очумевший, бросился на него и оттащил в сторону. Нас обоих проняло. Ацо тыкал руками куда-то в пустоту, лупил по мне, а я его за пояс схватил и тащил от Дамьяновича. Мы оба орали что-то, как два полных дебила, и этот псих Ацо дубасил меня по спине, — больно было — жуть, но я его не отпускал, висел на нем, пока мы оба на землю не свалились.

— Спокойно!

— Оставь меня, педрило! Оставь!

— Не оставлю!

— Мать твою…

— Смири сэ! Смири-и-и!

— Пусти мэ! Пусти!