Чего ты хочешь, женщина?

Алевтина поморщилась, вспоминая волосатые руки Василевса (если это сон — то волосатые руки к богатству, что ли?). Вооружилась пластинкой летучего кухонного ножа, обломав ему крылышки. Обошла, гулко шлёпая босыми ногами, все коридоры огромного дома Василевса, поковыряла все двери…

«Пчёлы» с жужжанием носились за ней, сыпали незнакомыми словами. Она отмахивалась.

Входная дверь напоминала бастион неприступности — толстенная блестящая плита из незнакомого металла. Пришлось сосредоточиться на более мелких дверях.

Основных коридоров было три. В центральном, самом широком, имелась всего одна дверь, зато самая большая. Разумеется, запертая. В левом от него — ещё одна, поменьше, тоже запертая.

В правом жила она сама. Там дверей она насчитала двадцать семь, но лишь кухня, санузел, спальня и гардеробная были доступны ей. А ещё — дверь на лестницу, ведущую в крошечный сад: площадку в десять квадратных метров, огороженную прозрачным куполом.

Алевтина спустилась по лестнице. С удовольствием прошлась босиком по чистейшей траве, потрогала прозрачные стены.

«Ага, — подумала она. — Раз есть стены — есть куда бежать, ведь так? Но двери эти… Кругом — запертые двери! Синяя Борода?! О-о!»

Алевтина поковыряла ножом стену, но ей не удалось оставить даже царапин.

Роботы охотно летали вокруг, но просьбу «открыть хоть что-нибудь» не выполняли, только пищали возмущённо, когда Алевтина ломала их, чтобы засунуть железные лапки в еле видимые отверстия непонятного назначения.

Уставшая и злая, Алевтина наспех приняла ванну и отправилась спать.

Василевс так и не появился. Какое счастье! Может, она уснёт и проснётся? И всё? И словно бы — ничего не было?

Она поёжилась, замоталась в тонкое одеяло, расшитое цветами и невиданными тварями. Задумалась: так чего же ей всё-таки хочется: чтобы было или не было?

Даже жаль немного, если не было. Пьеса в театре была чудесная. И вполне понятная даже без слов — актёров просто захлёстывали эмоции! А конфеты? А ванна?

Ночью Алевтина несколько просыпалась. Даже хлопала в ладоши, включая свет. Комната была всё та же, чужая. Василевс пропал.

2

Он разбудил её утром, заорав на всю спальню:

— Хае, кара миа!

Алевтина так и вцепилась в одеяло. Вчера она поддалась соблазну и надела особенно роскошную сорочку — сплошные дырки и кружева!

Василевс снова был наряжен в треники с пузырями на коленях и грязноватую майку. Да и смотрел как-то нехорошо: брови хмурились, ноздри раздувались.

Алевтина быстро натянула одеяло до подбородка, но он легко вырвал скользкую ткань.

Одеяло полетело на пол, следом туда же полетела и Алевтина. Вся разница была в том, что одеяло не завизжало.

Василевс махал руками, кричал непонятные слова. Потом отнял подушку, которой Алевтина пыталась прикрыть сбежавшую из выреза сорочки грудь, схватил обладательницу голых прелестей за руку и потащил на кухню.

— Ке? — он ткнул волосатым пальцем в столешницу.

Роботы вчера честно жужжали положенные слова, но Алевтина не очень-то слушала. Она совсем позабыла, что слова нужно учить, и пробормотала наугад, прикрывая грудь ладошками:

— Саем?

— Ке? — робот подсунул бутерброд с розовой пастой, и Василевс указал на него.

Кажется мидо или мибо?

— Мит… — пискнула Алевтина неразборчиво.

— Ке?

Белое, как молоко, вино. Они пили его вчера, и он говорил…

— Си-си? — выпалила Алевтина и замерла: угадала или нет?

Лицо Василевса налилось кровью:

— Мидбо! — рявкнул он. — Исис!

Он почесал бровь свободной от Алевтины рукой и добавил:

— Бура!

И Алевтина, чья интуиция натянулась так, что звенела, догадалась, что он обозвал её дурой. А ещё она догадалась…

— А-а… — завизжала Алевтина, поваленная грудью на стол.

И тут же тяжёлая мужская рука обрушилась на её многострадальные ягодицы.

Алевтина визжала так, что звенело в ушах. Роботы-«пчёлы» сочувственно кружили у её лица, вытирая слёзы. Василевс бил не спеша, с оттяжкой, громко повторяя очередные четыре слова:

— Апот, басас, литобо, каси!

Роботы подносили к лицу Алевтины поочерёдно то чашку, то блюдце, то круглое зеркальце, в котором двигались фигурки, то плоскую коробочку со стеклянными шариками внутри.

Потом шлепки прекратились, и Алевтина поняла, что шутки кончились. Она лежала в самой подходящей для насилия позе, он был разгорячён борьбой и…

И!..

Но Василевс хмыкнул, потрепал её по волосам, как собачонку и помог встать. А потом опустился на колени, поцеловал обе её ладони, которые она старательно отдёргивала, погладил полоску на живое, надавленную столом.

Алевтина кинула в него подвернувшейся под руку «пчелой».

Василевс фыркнул и вытащил из кармана ожерелье такой красоты, что слёзы Алевтины высохли.

— Кара миа, — прошептал он почтительно. — Аске.

В этот день они посетили пикник у озера, покатались на уродливых бородатых змеях, побывали в веселильне — помещении, где был распылён особенный газ, от которого все хихикали, даже русалки.

Здешних мужчин сопровождали чаще всего русалки. Хотя Алевтина видела пару раз и человеко-птиц, и даже одну человеко-жабу.