Чего желают боги

– Расскажи, почему Мейлик хотела иметь много братьев?

Вот теперь взгляд вышивальщицы был полон искреннего изумления. Я пояснила:

– Она как-то сказала Эчиль, что мечтала иметь много братьев и что от сестер нет пользы. Почему твоя дочь это сказала?

– Откуда мне знать? – пожала плечами узница. – Мейлик сказала, вот ее и спроси.

– Но вы же мать и дочь, – удивилась я. – И так близки. Мейлик проводит у тебя столько времени. А когда выяснилось, что отравить хотели тебя, она так искренне переживала, даже плакала. Мне кажется, что мать знает о своем дитя всё, особенно в детстве. А ты любящая и заботливая мать, и мне думается, что ответ тебе известен. Поделись. – Хенар растерянно пожала плечами, и я продолжила: – Ну, хорошо. Давай попробуем вместе разобраться. Расскажи про ее детство.

– Хорошее у нее детство было, как у всех, – отмахнулась женщина, но я не спешила успокаиваться:

– Но, Хенар, как такое может быть, чтобы матери было нечего сказать о своем дитя? Мейлик – твоя единственная дочь. Ты в любви ее зачала, выносила, родила, выкормила и растила, заботясь как о нежном цветке. Разве не так? А если так, то и историй о дочери у тебя должно быть немало. Если я спрошу Тамалык про ее детей, так я до вечера от нее отойти не смогу. А ты отмахиваешься. Потом обижаешься, что я ищу в вашем прошлом тайны. А как не искать, если ты сама туман напускаешь?

– Ничего я не напускаю! – возмутилась вышивальщица. – Озорницей она была. Бойкая, веселая. Вот, видать, о братьях и мечтала. С ней все дружить хотели, а Мейлик только тех и подпускала, с кем ей интересно было. Иным и подойти не даст. И соседям на нее была радость глядеть, и детям поиграть всегда охота. Так и толпились под окнами, гулять зазывали. Вот так и росла.

– Хенар, расскажи про Белек, – попросила я с улыбкой. – Какая она?

– Озорная больно, – проворчала узница. – Глаз да глаз. Только отвернешься, а уж лезет куда-нибудь. Вот два дня назад к полкам полезла. Знала, что там ягоды. Мы с Мейлик на двор вышли, Белек еще спала. А как вернулись, она стоит на скамейке и ягоды ест. Лицо красное от сока, волосенки со сна разлохмачены, ну такая забавная, – женщина хмыкнула. – Я ей говорю, зачем же залезла – упадешь. А она мне: «Баба, ай-яй», – и пальчиком грозит, чтоб не ругалась, выходит. И вроде бы и поддать надо, что ягоды подавила да извозилась, а я смеюсь.

– Наверное, про маленького ребенка можно много историй рассказать, – улыбнулась я.

– Ой, – махнула рукой Хенар, – сколько угодно. То бейкше в хохолок вцепилась, думала, оторвет вместе с головой. Уж на что дурная птица эта бейкша, а сама от Белек с криками бежала. А вот еще платьице ей новое примеряла…

– Почему про Мейлик у тебя совсем нет историй? – прервала я узницу.

Она открыла рот, чтобы ответить, но вдруг всплеснула руками и воскликнула:

– Да что же это?! Почему ты меня изводишь глупыми вопросами? То я отравить дочь хотела, а то и вовсе про нее сказать не могу! А с чего мне тебе рассказывать? Вот родишь мужу, тогда сама и рассказывай, а я ответила, что хотела. Чего не хочу, говорить не стану.

– Что же дурного может быть в рассказе о детстве своего дитя? – изумилась я в ответ. – Выходит, или тебе нечего рассказывать, или же детства у Мейлик не было вовсе. И тогда мы вновь возвращаемся к твоим тайнам, Хенар. А Илан, выходит, совсем ни при чем, и ты его назвала лишь потому, что он не может опровергнуть твоих слов.

– Да Илан во всем виноват, Илан! – с раздражением выкрикнула вышивальщица. – Он, проклятый! Изводил меня, отравить хотел, всё он! А тайн у меня отродясь не было!

– Ты настаиваешь на своих словах? – уточнила я.

– Пусть Отец мне будет свидетелем, – истово ответила Хенар.

Я обернулась к Берику. Он усмехнулся и открыл дверь, а я вернула свое внимание узнице. За спиной послышались неспешные шаги, и вошедший произнес:

– Милости Отца, добрые люди.

– Илан? – неверяще спросила вышивальщица: – Он же…

– Вернулся с того света, – усмехнулась я. – Даже призраки имеют право высказаться в свою защиту.

Взгляд узницы метнулся к шаманке. Кажется, она и вправду заподозрила, что тут замешано колдовство. Илан действительно был похож на призрака. Даже в скудном свете масляных ламп его бледность была хорошо приметна. После вчерашнего боя ему бы стоило лежать в постели, но бывшим советником занималась сама Ашит, и потому он смог явиться на собственных ногах. Однако слабость бывшего советника тоже невозможно было не заметить. Он покачнулся, и Берик подставил нашему свидетелю плечо. Тот кивнул, благодаря, и распрямился.

Увидела всё это и Хенар. Я заметила, как по ее губам скользнула кривая ухмылка, но женщина накрыла губы ладонью и прерывисто вздохнула, будто вновь собиралась заплакать.

– Присядь, Илан, – сказала я, указав на свободное место рядом с матерью. – Тебе тяжело стоять.

Он противиться не стал и, приблизившись к лавке, тяжело опустился на нее. После прикрыл глаза и некоторое время сидел так, собираясь с силами.

– Добрая ты, Ашити, – заговорила вышивальщица. – Заботливая. Да и как иначе? Разве же можно не откликнуться на страдания мужчины, который тебя желает?