Чей мальчишка? (илл. В.Тихоновича)

— Кто тут у тебя, комиссар? — спросил вошедший и сбросил с плеч промокшую где-то плащ-палатку.

Он повернул большеглазое, чисто выбритое лицо к Саньке, и тот чуть не вскрикнул от радости: посередине землянки стоял Максим Максимыч, председатель райисполкома. Он совсем не изменился. Глаза по-прежнему приветливые, добрые. И костюм на нем такой же, как раньше, — полувоенный.

— Здравствуйте, Максим Максимыч! — выкрикнул Санька и тут же сообщил: — Убёг я из «музыкальной» школы… — Лицо его вдруг нахмурилось, голос задрожал. — Владика замучили… И тетю Аню тоже…

— Вот что, Шульга, — обратился Максим Максимыч к комиссару, — возьми Саньку под свою опеку. И «музыкальной» школой займись.

Они стояли лицом к лицу — оба подтянутые, строгие. Шульга выше ростом и, судя по седеющим вискам, постарше годами. Максим Максимыч — коренастый, крепко сбитый, с увесистыми широкими ладонями.

Максим Максимыч прочитал донесение, распахнул дверь землянки и приказал кому-то, стоявшему снаружи, срочно позвать посыльного. Когда посыльный появился в дверях, вручил ему донесение, коротко приказал:

— Орлову!

Потом шагнул к столу и припал к котелку с водой.

— Поскачу на переправу, — заговорил он, утирая подбородок рукавом. — Там две наши роты в засаде. Надо задержать карателей на Друти до ночи. А ты, комиссар, готовь раненых к отправке в Кличевские болота. За Андрюшиным пошли расторопных…

Потом выслали Саньку из землянки и остались вдвоем.

А через несколько минут его трясла телега, которую везли чуть не вскачь два рослых коня. В задке, свесив ноги через грядушку, сидела чернявая девушка с санитарной сумкой на боку.

Коней понукал скуластый парень, взмахивая ременным кнутом. Рядом с ним, на сене, лежала десятизарядная винтовка.

— Найдешь то место, где лежит раненый? — спросил партизан.

— Найду, — заверил Санька, — там дуб на повороте… Высокий. Макушка грозой побита…

2

Вечером, как только Кастусь получил из штаба бригады срочную депешу, Левшук вытащил из тайника ручной пулемет. Почистил его. В брезентовую сумку уложил четыре заряженных диска. К поясу пристегнул две гранаты. Много оружия переправил он партизанам. Добывал винтовки, гранаты, пистолеты… А этот пулемет на днях снял с телеги у за-зевавшихся полицаев, которые приезжали в Ольховку ловить кур.

В душе у Левшука теплилась надежда: может, Кастусь и его возьмет в отряд. Связной давно рвется туда…

Теперь, когда Левшуку стало ясно, что немцы замышляют блокаду партизанской зоны, пришло решение: ему больше незачем оставаться в Ольховке. Нынче его место — в отряде.

Однако Кастусь отказался взять связного в отряд.

— Вызывают меня одного! — сказал он запальчиво.

— Алексей Петрович забыл про меня, — уговаривал Левшук.

— Не забыл и не забудет… — ответил Кастусь и после минутного молчания добавил: — Оставайся. Собирай сведения о гарнизоне. Кончится блокада, придем выкуривать фрицев из Дручанска.

На этом их разговор оборвался. Последние слова Кастуся Левшук воспринял как приказ. А разве ему, бывшему красноармейцу, не известно, что такое приказ в военное время?

Ухватившись за стремя, Левшук шел рядом с конем, на котором ехал Кастусь. В сутемках за деревней они остановились. Левшук снял с плеча пулемет:

— Возьми… Гранаты тоже… Пригодятся.

Тут, за колхозной ригой, они попрощались, и Кастусь заторопился на Друть.

Он приехал в Селибу во второй половине ночи. Привязал коня к пряслу и направился в крайнюю избу. Левшук посоветовал вызвать кого-нибудь из местных жителей к реке: здешний человек без промашки укажет брод.

Но изба оказалась без хозяев. Зашел во вторую — тоже ни души. И в третьей пусто. Только котята пищали где-то под печью. «В болота ушли селибовцы», — подумал Кастусь.

Он свел с крутого обрыва коня к реке, но когда сел верхом, тот заартачился. Не захотел идти в шумящую холодную воду. Кастусь понукал норовистого мерина. Тот, робко переставляя копыта на сыром скрипучем песке, подходил к самым заплескам, а потом всхрапывал и шарахался назад к песчаному откосу, сбрасывая в реку звонкую розовую гальку.

Светало. Кастусь ехал вдоль берега, отыскивая глазами брод. Вот тут-то и послышался отдаленный гул машин. Он наплывал из-за кладбища, с большака, то затихая, то нарастая до ворчливого рокота. Разведчик хлестнул лошадь и поскакал напрямик по луговине к кладбищу: там, на левом склоне холма, пролегла дорога. Он спрыгнул с лошади и, раздвигая кусты, заторопился на край кладбища.

Грузовики с немецкими солдатами уже выкатывались на развилку, где Ольховская дорога соединялась с большаком. Кастусь насчитал двадцать три машины. Четыре грузовика в хвосте колонны тянули за собой тупорылые пушки.