Чекан для воеводы

Разогнав пьянь по лавкам, Безверхий примостился рядом с Михаилом и, приобняв его за плечи, самым ласковым голосом, на какой был только способен этот вояка с луженой глоткой, спросил:

– Что ты? Зачем?..

– Это ты, дядька Прохор? – подняв мутный взор на Безверхого, произнес воевода.

– Я, а то кто ж! Почему ты здесь? Все веселятся, а ты плачешь…

– Эх, голова! Не до веселья мне теперь…

– Что так? Поведай, что тебя гнетет, облегчи свое сердце.

– Решился я послать сватов к Мстиславским, хотел дочку их Варвару за себя взять…

– И что? Я хоть сейчас в сваты!.. – приосанился Прохор.

– А перед надумал я повидаться с княжной и объясниться…

– Это совсем не обязательно, – махнул рукой Безверхий.

– Не скажи, дядька! Так я прямо из Кремля, откуда недалеко до дома Мстиславских, пошел в Замоскворечье.

– И что?

– Там к свадьбе готовятся, – обреченно вздохнув, произнес Шеин.

– Так это распрекрасно! Стало быть, князь решил отдать Варвару за… Постой! За кого же он ее отдает? – упавшим голосом спросил Прохор.

– За Годунова! – вскричал Шеин, вконец расстроившись.

– Тихо, тихо, сынок. За какого Годунова? За царя, что ли?!

– За брата царя, – пояснил Михаил шепотом, озираясь по сторонам. – За Семена…

– Вон оно что, – погрустнел Безверхий.

– Потом гляжу, сам князь Мстиславский со своей дружиной в ворота дома въезжает. Радостный такой, целуется со всеми, но больше всех с Семеном Годуновым… Так и оказался я, как в тех присказках: «бел лицом, да худ отцом» и «один и у каши не спор».

– Это ты брось, сынок! Ты не один да и родом своим дворянским можешь гордиться.

– Эх, дядька! Нечем мне гордиться. Гордыня – тяжкий грех, – потупясь, отвечал Шеин.

– Гордыня – да, гордость за предков своих – нет! – не согласился Прохор.

– Убью я его! – вдруг схватился за меч воевода. – Убью Сеньку!..

– Совсем парень с печки брякнулся, – простонал Безверхий, удерживая изо всех сил очумевшего Михаила. – Вон что энти бабы с нами творят!.. Плюнь, сынок. Давай-ка лучше выпьем еще за… победу! А оженить мы тебя завсегда успеем. Это дело нехитрое…

– Выпьем! – согласился воевода. – Наливай!

Безверхий все подливал и подливал «наипервейшему» до тех пор, пока тот не лишился сил, заснув прямо за столом. После этого, пробормотав: «Опасенья – половина спасенья», – вместе с Петрушкой и Павлушкой перенес воеводу в сани и приказал править прямо к новому месту службы Шеина, на Северу, как называли тогда в простонародье Новгород-Северский.

Глава 8. Главное оружие иезуитов

Чуть поболее двух месяцев минуло со времени сражения под Добрыничами. Наступили расчудесные майские деньки, облагодетельствовавшие простой народ молодой травкой – снытью, лебедой, одуванчиком, крапивой. теперь призрак Его величества Голода отступил в темень и мрак, дожидаясь новых благоглупостей со стороны властей предержащих.

Лысый Генрих прожил это время в ожидании скорых перемен в своей судьбе. Каждый день он напоминал своему русскому хозяину об обещании содействовать назначению его на должность головы Пушкарского приказа. Семен Годунов каждый раз обещал, но забывал об обещаниях, как только оказывался у государя Московского Бориса Годунова, в окружении которого царили разброд и шатания, а сам венценосный братец не знал, что его ждет в день текущий.

О страшных отцах-иезуитах Лысый Генрих и думать забыл. Они сами о себе напомнили.

Мастер пушек как раз вернулся из поездки в гости к одному высокопоставленному в прошлом соотечественнику, занимавшему в царствование Грозного, а потом и его сына Федора Иоанновича должность церемониймейстера. Под конец «беспорочной службы» барон фон Дивич Ганс Эренфрид, а для «недалеких россиянских головушек» просто Иван Иванович, дослужился до чина думного боярина. Выше, как говорится, только небо. И вот теперь, отставленный от дел, он возмечтал обзавестись собственной пушечной батареей, как у царя Бориски, но только еще лучше, чтоб палила она в его вотчине под Зарайском каждый день на завтрак, в обед и к ужину. «Конечно, – думал мастер пушек Лысый Генрих, – без такого знатока, как я, ему ни за что эту идею не воплотить в жизнь. А раз он смог составить себе огромное состояние на продовольственных поставках царскому двору и на устройстве пиров да празднеств, то сможет достойно отблагодарить и меня за столь тяжкие труды на его благо. Вот только стать бы поскорее главным в Пушкарском приказе, тогда я все пушки смогу продать добрым людям…»

– Мы пришли к тебе с приветом от господина нашего Прозитино, – неожиданно раздался глас над головой задумавшегося у ворот богатого особняка, принадлежащего Семену Годунову, Лысого Генриха. Глас прозвучал басом, как у певчего на клиросе православного храма.

– А?.. Что?.. – Подняв глаза вверх, немец увидел над собой лохматую черную башку на широких плечах без шеи. Таких длинных людишек Генрих видел только среди бродячих скоморохов.

– Господин Прозитино, говорю, ждет! – повторил бас сверху.

– Я очень занят. В другой раз, – заспешил к калитке в воротах дома Годуновых Генрих, намериваясь улизнуть от неприятной встречи.