Чехия. Инструкция по эксплуатации

Но Вацлав посчитал это наступлением на собственное величие. Отреагировал он слишком поздно и крайне слабо. В принципе, погром весьма соответствовал его стилю жизни императора и короля, он соответствовал его эксцессам и финансовым махинациям его фаворитов. Все эти королевские дружки были чистокровными чехами, помещиками на полную катушку, баронами, специализирующимися в пьянках и скандалах. Помещик (zeman) – это наш такой landlord, дорогой мой чехоразведчик, не какой-то там Seemann, не моряк[15]. То был человек крутой, который сначала бил, а только потом расспрашивал; мелкий такой чешский дворянин, несколько грубоватый. Помещик из Радчи, некий Радечский, был основателем рода, который сделал карьеру в армии. Тот знаменитый Радецкий связан с нами родством. Помещик по фамилии Жижка во времена Вацлава начал свою боевую карьеру. Помещик, попросту Junker. Если у нас кто-нибудь желает карабкаться наверх, он должен ступать по земле, а не по морю.

В компании своих дружков Вацлав чувствовал себя превосходно. Они были его ровесниками, а прежде всего – любили хорошенько выпить, так что наливали ему, а потом уже тиранили мир своими грубыми шутками. Они любили молодых, сильных молодцов и борзых псов, громадных, что твой теленок. Зато они ненавидели монахов, тех ловкачей, которые так размножились во времена вацлавового отца . Это как раз те самые бароны и разъяснили королю, что огромным наследием отца можно управлять из маленьких чешских замков, в перерывах между охотами и пьянками. И они, наверняка, даже верили в это – в конце концов, они же были людьми, ходящими по земле, детьми провинции. И, в соответствии с представлениями тех времен о мире, даже могли чувствовать так, словно находятся в самом его центре.

Америку открыл настоящий Seemann только лишь через сотню лет, и вновь оттеснил чешских "земанов" на периферию. В ту самую провинцию, откуда был уже только шаг к политическому упадку. И чешский упадок вскоре пришел. Возможно, он и не был столь глубоким и жестоким, если бы наш эгоцентризм видел еще и морскую, а не одну только пивную пену. Изменение карты мира не затронуло нас столь жестоко. Но мудрость предвидения в политике – это растение крайне редкое, что уж говорить про те времена. Ведь между Крживоклатом и Карлштейном[16], а так же другими маленькими замками короля Вацлава расстилались чудные долины стабильного мира. И легко было поверить, что все так стабильно и будет.

Если бы ты, чехоразведчик, пожелал посетить нас на поезде, то за Беруном, над рекой слева обрати внимание на силуэт замка Карлштейн. Он появится всего на мгновение, но строение это более чем возвышенное и многим объясняет наше тогдашнее высокомерие. Или же приезжай на автомобиле и устрой объезд вокруг Праги, через Карлштейн и Крживоклат. Тогда ты поймешь, что Вацлав мог чувствовать себя здесь превосходно. Мало кому в истории удалось отправить псу под хвост столь замечательную позицию, что была у этого чешского неудачника с командой своих красавцев-провинциалов.

Но в Праге все начало закипать. Гус тоже это знал, хотя поначалу молча. Не ропща, ломал он хлеб бедных студиозов, но, наверняка, тот не очень был ему по вкусу. Зато тем более прилежно карабкался он по ступеням учения, чтобы, в конце концов, стать магистром. Это титул открывал доступ к пражской, наднациональной элите духа. Но новое положение не лишила Яна связи с Чехией. Наоборот, как будто бы суровая дисциплина, которую он к себе до сих пор применял и которую должен был благодарить за собственную карьеру, теперь должна была избрать надличностную цель. Гус столь долго и основательно тренировался в аскезе, что порок сделался для него личным соперником. Из равновесия его выводили не только явные вины Церкви, но, прежде всего, нарушение шестой заповеди – прелюбодеяние, секс; эта скрытая деструктивная сила теперь провоцировала Яна к резким атакам. Его нападки на прелюбодеев были столь частыми и настолько маниакальными, что трудно избежать впечатления, что из собственной неспособности к достижению телесного счастья кто-то желает сделать счастье для своих ближних.