Чехия. Инструкция по эксплуатации

Тем не менее, он был красноречив, и это морализаторство на трех языках быстро перенесло его в центр чешских ученых, который одновременно представлял собой центр споров. Иные народы из пражского университета – баварцы, поляки и саксонцы – видели мир гораздо менее драматично. Дискурс они вели как номиналисты, утверждая, что великие понятия в своей общности – это только nomina, то есть, относящиеся к наименованию плоды человеческой мысли. Чехи зато были реалистами. Вера в реальность и буквально осязаемость не только предметов, но и ценностей, вводила их чуть ли не в состояние экстаза. Вот не могли они поверить в то, будто бы нечто по-настоящему великое было всего лишь общим понятием. Сердцам молодой интеллигенции льстила непоколебимая уверенность. Это подходило и Гусу, вступало в резонанс с его собственной конструкцией. Его увлекала идея, будто бы к Правде, пускай и невидимой, можно прикоснуться. Он хотел того, чтобы она еще была и не обсуждаемой. Вот попросту такой, которая самой силой своего существования исключала бы какие-либо сомнения… а в особенности же, те польские, баварские или саксонские. Он хотел, чтобы правда была неделимой; ему хотелось правды, которая не говорит двузначным языком! Он видел ее перед собой живую. Словно красивая, мяукающая по-чешски кошечка на коленях Господа Бога, которая разглядывается по чешским землям, высматривая своих искателей. К примеру, кого-то такого, как он, кто бы ее погладил, если бы она к нему спрыгнула. Ну вот, пожалуйста, гоп, и она уже внизу, трется о ноги Гуса.

Но не является эта кошечка ересью? Да откуда! В мире трех римских пап, которые отлучают один другого, достаточно чуточку подождать, чтобы это обвинение коснулось каждого. Во времена кровавых папских споров воззвание Гуса к Церкви, чтобы та возвратилась к своей начальной чистоте, казалось не только верным, но и соответственным. Ибо христовой отаре пристоит скромность, а не политика. Ибо пастырем ее стоит сам Иисус. А среди земных стражей лишь те, просвещенные в правде, которые ориентируются в Библии – тот первом и единственном источнике всяческой уверенности.

Теперь уже Гус знал, почему добрый Господь Бог одарил его даром красноречия. Потому очень быстро к шляпе доктора он присоединил сутану проповедника и к словам Господа решил прибавить еще и собственные.

Он попал на амвон пражской Вифлеемской часовни, которая вплоть до его прихода была самым обычным адресом; Гус же превратил его в центр деяния и деяний. Ежедневно он демонстрировал здесь, как слово становится телом. К нему толпами приходили и бедные, и богатые пражане. В том числе и женщины, усердные обожательницы, во главе с прекрасной Софией из Нюрнберга, супругой короля!

София Баварская была второй женой Вацлава. Вполне возможно, во время всех тех эскапад Гуса против прелюбодеяния и упадку нравов она размышляла о своей предшественнице, королеве Иоганне (Иоанне), которой бойцовский пес ее супруга перегрыз горло. Случилось это в новогоднюю ночь Anno Domini 1368 во время чудовищной и дикой пьянки в замке Карлштейн. Ходили слухи, будто бы бестию натравили на несчастную Иоганнку королевские фавориты, вот просто так, для забавы. Официальная версия звучала просто как фарс. В соответствии с ней, королева во время ночной тиши (!) отправилась в туалет и случайно разозлила верного стража Вацлава. Но народ шептался, что за всем эти стоял сам Вацлав, который Иоганну не любил. Та раза два или три резко обрезала его, когда король резко нападал на архиепископа или священников… а вдобавок, она даже и не была особо красивой. Слишком длинная, излишне худая. Короче, жердь. Так что муж даже не появился на похоронах и сразу же взял себе другую жену.

Софии к тому времени было всего тринадцать лет, но она уже слыла своей красотой. Чем более импотентным становился данный потомок Люксембургов в контактах с женщинами, тем более ревниво и непредвиденно реагировал на свое окружение. София и вправду должна была опасаться за свою жизнь. Ведь Вацлав не поколебался собственноручно прижигать щепками генерального викария пражского архиепископа, чтобы тот выдал тайну исповеди королевы. А разве Ян Гус не был столь же начитанным и усердным священником? Неподдающимся и верным? Так что Софье хотелось его защищать. Вскоре тот стал бакалавром[17], ректором университета, а еще – королевским капелланом. Следовательно, в том числе и ее. Наверняка она считала – ну да, была обязана в это верить – что суровая критика Гуса тех времен и нравов как-то повлияет на ее мужа, что его успокоит и сделает лучшим. Потому и стояла она среди других поклонниц и аплодировала, не щадя ладоней. Вместе с ними повторяла она в ритм его сентенции, которые вскоре электризовали весь город. Мощное, ритуальное скандирование проникало через стены часовни и завоевывало пространство.