Чехия. Инструкция по эксплуатации

Потому-то родилась правда людей, имеющих дачу, и "жизнь в правде" на даче. Не какая-то там особенно безумная и изысканная, но и не нищенская. Облученные светом истории – читай: взрывами и короткими замыканиями наших несчастий – мы весьма неохотно покидаем духоту и жару наших летних домиков, чтобы – будучи похожи на гипсовых гномов в садах – через ограду посмеиваться над подозрительными новинками, которые появляются вокруг, поскольку мы заранее уверены, что те не примутся.

Наши Небешаны опираются на столпах, крепко посаженных в чешской почве. Если бы Маркс был чехом, а марксизм – чешским учением, то "базис" и "надстройка" по-нашему звучали бы: "дача" и "не дача". Вот разве не звучит это несколько по-кафкиански? Ну конечно же. Потому что если из Гусинца вы не направляетесь прямиком в Непомук, а выбираете замечательную окружную дорогу через Писек и Отаву (кельтскую Атву), то совсем неподалеку попадаете в Осек – деревушку с рыбным прудом и хижиной, в которой родился некий Герман Кафка. Его сын Франц превратил чешскую тесноту и депрессию в мировую тему. Потому что чешские евреи, которым Герман наверняка был, жили среди нас в подобных условиях, в этой вот депрессивной и тесной магии близости. Самое большее, два десятка размахов во время сева и баста. То, что кто-нибудь из этого сумел собрать, должно было хватить на жизнь – а могло и не хватить. У кого была халупа, тот был халупником (кустарем – чеш.). Он рос среди побеленных известью стен, спал под балочным потолком на печи и пел про липу на дворе. Он знал все и всех, помнил всяческую чушь и всякую, даже мельчайшую проблему – навечно. В основном: все неудачные шаги, все ситуации, закончившиеся крахом и мелкие случаи. История у нас – это защита всяческих поражений, дань обстоятельствам, анекдот; действия часто без каких-либо причин.

Когда кто-то возвращался с войны – из сражений за Господина Императора и его Семейство – его не приветствовали как героя. Гордецов мы никогда не любим, дальние края для нас странны, а героизм – это игра. Медаль, такая или сякая… Главную роль играло то, а сколько они стоили: в случае инвалидов и ветеранов, которые жили с нами в наших деревушках – в особенности, когда раньше чем-то выделялись. Даже дорогой Радецкий, наш маршал из Радчи, которого судьба забросила непонятно куда – нас, впрочем, тоже (кормил нами пушки) – потерял свой памятник и площадь своего имени. Та, что в Праге, сейчас называется всего лишь Малостранской, хотя и до настоящего времени сердце у нас подходит к горлу, когда звучит "Марш Радецкого". Но уж лучше слишком много осторожности, чем слишком мало. Просто напросто, выиграла другая здешняя правда.

Маршал хижинам никак не соответствовал. В их окружении нравятся неприятности, чем бравада. Тот, что раз позволил пригореть супу (по-чешски polívka), пускай и не известно, в каком поколении, будет Поливкой, и все уже. Смеется над ним сосед Вомачка (vomačka – соус, подливка), у которого, в свою очередь, что-то там не удалось с мясом. Сметана (естественно, "сметана") не разговаривает с Каливодой (мутивода), который где-то и когда-то должен был мутить воду. Зато его дочке нельзя водиться с Пржигодой (přihoda – случайность, приключение, промах), потому что когда-то случилось с ним какое-то неподходящее событие. А ведь имеется еще и Пржикрыл (Přikryl), который чего-то прикрыл.

Только более всего я люблю фамилии, сгущенные, словно девизы. К примеру, Неповим (nepovím = не скажу) или Осолсобе (Osolsobĕ = посоли себе). В том числе Скочдополе (skočdopole = а мотанись-ка в поле) обладает громадным обаянием. До сих пор ломаю я себе голову, ну вот что тот несчастный мог такого сделать. Или то был ужасный трус, который при первой же угрозе убежал в поля? А может его куда-то послали, он должен был чего-то принести и не понял? Говорят же и у нас: "А сбегай-ка в подскоках за чем-то там!". Вот он и скакнул… в хлеба. У этой истории открыт конец, и она заслуживает следующих версий. В атмосфере, в которой Новак или же Новотный представляют собой свежие примеры общественной мобильности, а Свобода, Прохазка (Proházka = прогулка, а еще прозвище императора Франца-Иосифа I) и Поспишил (Pospíšil = поспешил) – не селянин, не рабочий, бродячий подмастерье и обычный бездомный бродяга – все это символы динамики жителей и общин. Хюттлер (от нем. Hütte – хижина, лачуга) так легко в Гитлера не превратился бы. Вождь по фамилии Халупа? От такого и лопнуть от смеха можно.