Чехия. Инструкция по эксплуатации

Впрочем, даже сам король в минуты трезвости не был против того, чтобы отдать попам того, чего те желали. "Его" римский папа оказался неблагодарным и принял решение в пользу Зигмунда, сводного брата Вацлава. А речь тогда шла об императорской короне, и был выдан вердикт, что чешский король дальше ее уже носить не станет. Земляки, правда, видели в оскорбленном повелителе жертву заграничных интриг, а его политическую вялость посчитали службой Отчизне. Сам же он их за это в своем громадном воодушевлении щедро вознаградил. Он посчитал, что голоса nationes пражского университета — той самой alma mater, которая поставляла всей Европе аргументы в боях за веру и власть — с нынешнего дня будут считаться иначе. Поскольку чехи находятся у себя в стране, к тому же настолько любят правду, что теперь, до сих пор учитывающийся за один, их голос станет иметь в три раза больший вес. Ведь они стояли не только ближе к правде, но ближе и к Вацлаву, который все сильнее запутывался в безнадежные стычки м папой и с массой германских князей.

И что за необычайный успех: изменить ход голосования таким вот образом! Одни махом исчезла уникальность школы — ее международный характер. В Кракове, Вене, Гейдельберге и Эрфурте тем временем были учреждены хорошо дотируемые учебные заведения, наш же спал до уровня провинциальной школы. Хотя, понятное дело, здесь было полно всеведающих профессоров, уверенных в том, что это они расшифровали механизмы неба и всего мира. Большая группа более трезвых голов — немецкоязычных профессоров и студентов — попрощалась с Прагой. Перебравшись в Лейпциг и другие города. И нас они оставили один на один — с Правдой. Гус, сыгравший во всех тех событиях большую роль, теперь мечтал о еще большей. Его интересовал грех сам по себе. София прикрасно это почувствовала.

Магистру наверняка хватало куража. Понятное дело, наряду с мудростью и чувством справедливости. Он страдал лишь недостатком четвертой добродетели образованного христианина. Ее еще называют "temperamentia". Чувство сдержанности, способность относиться к вещам с благожелательной умеренностью. Добродетель, которая, в отличие от ее остальных сестер, не может ни к чему помимо человека. Гус же проповедовал све учение нетерпеливо, потому и свобода, которую он весьма современно разместил в совести человека, была летучей и пристрастной. Свое требование гласить слово Божие независимо от клира, Гус объединил со странным условием: поскольку, якобы, лишь безгрешный человек по-настоящему свободен, тогда только лишь морально чистые люди имеют право на то, чтобы что-то там иметь и чем-то там пользоваться, и только им может принадлежать еще и светская власть.

Для его короля этого было уж слишком много. Он, Вацлав номер четыре на чешском троне, архигрешник и неудачник, предпочитал — встать перед судьей небесным, а не только перед людским, который бы считал, что равен королю и осмеливался бы здесь, на земле — на основе всеведающей правды — объявить вековечный приговор. Король перестал охранять Учителя, а папа римский — банальный профан, которого Гус правомерно обвинял в множестве грехов — тут же объявил проповеднику анафему.

Подвергшийся анафеме Учитель отреагировал неслыханным шагом. На стенах башни Карлова моста он приказал прибить текст большой апелляции. А в качестве судебной инстанции он сразу же избрал Христа!

И не по причине наивности или глупости — он всего лишь был скрупулезным. Гус вовсе не ждал, что на следующий день, утречком Иисус собственноручно напишет для него послание на противоположной стене (известный своей благосклонностью Сын Божий наверняка бы припомнил Гусу: "Учитель, разве тебе не ведомо, что я умер так же и для грешников?"). Тем не менее, наш Ян из Гуси знал, что способен вынести божественный приговор.

Он говорил сам себе: я поеду в Констанцу, и пускай собор научит меня. Или — что более вероятно — ему самому хотелось дать урок собору. Но там он встал и против собственных коллег, противников из Чехии и остальных коллег, которые покинули Прагу. А в конце выбрал границу, о которой его чешский сторонник сказал с некоторым изумлением: все аутодафе (от приговора до костра) длилось не дольше, чем три молитвы "Отче Наш". Так вот поспешно и неожиданно исчез этот (якобы) еретик в шуме сфер, откуда вот уже целые столетия он спорит со своей Церковью — и со своими чехами. Его смерть поначалу их перепугала, а потом рассердились и начали войну. Но, возможно, об этом вам известно, что, в качестве гуситов сражались они храбро, причем, за дело, которое было не только их. Речь здесь шла еще и о позиции собственной совести в конфликте с королями и папами, с властью самой по себе.