Чехия. Инструкция по эксплуатации

Милена поддерживает и вдохновляет Крейцара, улыбается, ждет ребенка и очередные творения мужа. В компании, собирающейся у Милены, формат человека — это базовое условие приема в этот круг. Все эти люди желают, чтобы великая Прага была центром Европы, и город, похоже, слышит эти желания.

Стоит весна 1928 года, все в оптимистическом настрое. Даже Незвал, послевоенный певец сталинского Мира — у Милены исключительно в функции астролога — не предчувствует ничего плохого. У него нет никаких черных видений, даже как у поэта, великого сюрреалиста и автора волшебных текстов, с которыми — как он сам судит — останется навечно. "Ты львица, — шепчет он Милене. — В тебе сила и могущество!". Она тоже чувствует себя сильной, едет в горы кататься на лыжах и… ломает себе ногу.

Тяжелая травма, сопровождающаяся болями суставов. Которые практически невозможно выдержать. Рассказывают, что Милена — как всегда спонтанная и непредсказуемая — выкупалась в горной речке. Но на сей раз правда очень конкретна, и она явно мужского рода. Крейцар заразил свою жену.

Инфекция — это проявление гонореи. Милена борется за жизнь — и за собственную, и за жизнь ребенка. А звезды встали в нехорошей конфигурации. В течение зимы красавица преображается в матрону, едва ковыляющую с помощью палки, привыкшую к морфию, чтобы укротить боли. Семейное счастье и в этот раз превращается в ад. Крейцар на самом деле едет в Москву, и не только ради новых домов, но и чтобы сбежать от Милены. Вот только красная звезда уже не стоит столь высоко. Своим товарищам она приказывает: конец всякой терпимости, будьте большевиками. Приходит очередь космополитов. К чертовой матери с этим балластом! О чудо, и всегда оказывается, что имелись в виду евреи! Ведь пролетарии обладают собственным происхождением и собственной простотой, взять хотя бы Сталина — здорового человека с Кавказа.

Все разговаривают на ужасном жаргоне и пытаются навязать его Милене. Она, чешский язык которой восхищал Кафку, должна была бы присвоить эту агрессивную бессмыслицу, с помощью которой вчерашние приятели дерутся друг с другом, и в этой монотонной мономании с трудом скрывают желание убивать? Нет, о такой простоте Милена никогда не думала. Она берет голос, а маньяки чисток тут же выставляют ей минус. И за подобного рода минусы вскоре начнут вешать. Но к этому времени Милена находится за пределами их рук. В равенбрюкском озере ее пепла не найти.

Мир просто начинает рассыпаться. Вена коричневеет. Люди, которых Милена уважала, теперь метут улицы.

А Прага на какое-то время и вправду становится центром, перекрестком, пересадочной станцией, аварийным выходом. Отсюда бегут на Запад, сюда бегут с Востока. Возвращается и Крейцар, радуясь тому, что удалось спасти хотя бы собственную шкуру. Здесь Верфель, Брох… и Поллак. Они разыскивают свои старые адреса. Милена организовывает средства и помощь. Пишет свои самые лучшие статьи: ясное, ясновидящее отрицание обоих маньяков: и Гитлера, и Сталина. Но даже теперь она не хватается за полемические редукции. Простота, которую она защищает, это не грубость и невежество. Слово "Гитлер" не отождествляется со словом "немцы". Это она провозглашает вслух даже в дни Мюнхена. В самый мрачный период.

Говорить подобным образом громкое "Нет" в Европе, когда отовсюду раздавалось только лишь "Да", означало в своей жизни дойти до такой точки, начиная с которой, человек неожиданно и "очень просто" делать сложные вещи. Как это ей когда-то написал Кафка?

Хорошие поддерживали ровный шаг. Но остальные, даже не замечая того, танцуют вокруг модные танцы.

Мы, пражане, любим давать нашим улицам имена никчемных людей, и до сих пор нам как-то не пришло в голову назвать какую-то из них именем самой знаменитой чешки (а здесь я учитываю и королев, и святых). Так что помните о Милене Есенской хотя бы вы, иностранцы, когда будете прогуливаться по этому городу! Ибо она представляет собой частичку той редкой добродетели, которая привела к тому, что чешские или испанские деревушки не стали нашей судьбой.

Милена умирала долго. Вскоре после того, как наша страна была оккупирована, ее заключили в тюрьму. Правда, не было найдено ничего такого, чтобы убить ее сразу, но, по крайней мере, ее отослали в Равенсбрюк: номер 4714, возвращение не рекомендовано. Она умерла там под конец 1944 года. Свидетели и документы подтверждают, что она оставалась храброй и желала жить. И, якобы, незадолго перед смертью на огрызке бумаги записала сказку: