Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Пекар вынимает из шкафчика эспандер и, поразмыслив немного, снимает с ручек одну из пружин. Но и оставшиеся две устояли перед попытками их растянуть. Казалось уже, вот-вот они уступят силе мускулов, вернее сказать, силе воли, но они, звякнув, стягиваются и больно прищемляют Пекару волосики на запястье.

Однобортный твидовый пиджак нашего героя благодаря нашитым круглым кожаным заплатам на локтях стал практически бессмертным. И пока он не попадет в эпицентр неожиданной катастрофы, Пекара никак нельзя причислять к законодателям моды. Хотя не исключена возможность, что, если спираль моды вернется когда-нибудь к исходной точке, Пекар предвосхитит благодаря этому пиджаку очередные идеи Диоров, но для этого нужно терпение и еще раз терпение. Шведская рубашка, в прошлом коричневая, ныне перекрашенная в черный цвет, вельветовые брюки с отворотами, без комментария, и коричневые полуботинки, «тракторки» на толстенной подошве, пижонски прошитые двухцветным кембриком. Ах ты, боже мой, да это же все принадлежит тому прекрасному времени, когда царило пальто из толстого зеленого губертуса!^[52] Стрижка «под бокс», хотя не слишком свежая, и свалявшийся коричневый берет отмечают Пекара точным колоритом времени. Господи, или кто там еще, столь же компетентный! Да ведь это же мы, это наша молодость, помните? Девушки тогда носили узенькие черные брючки — «трубочки», а мальчики — брюки-трубы с широкими отворотами, оба крика моды одинаково преследовались недремлющим педагогическим оком. Так же, как на танцплощадке Парка культуры и отдыха следили за тем, чтобы пары во время танца не отпускали друг друга и не выделывали упадническое соло. Ах, мама родная, или кто-то, кто ее замещает, это была мода нашего времени, это же мы, только слегка потрепанные и потерявшие упругость, представители лысеющего среднего поколения, впрочем, из крепкого и добротного материала. Правда, немного вышедшие из моды…

Но давайте оставим эмоции критикам, как говорит на телевидении Кунг Фу^[53], ибо из огромного репродуктора, тоже в стиле эпохи, слышится хрип, а вслед за тем и безличный казенный голос:

— Раз, два, три, четыре… Внимание, внимание! Каролу Пекару немедленно явиться в центральный пункт управления! Повторяю! Каролу Пекару немедленно…

Пекар сердито выдергивает провод, но странное дело — вызов продолжает звучать над шкафчиком гардероба.

— …явиться в центральный пункт управления, в противном случае пусть пеняет на себя… Кто там опять балует с радиосетью?

В этом нет никакого чуда, левитации, передачи голосов; сразу за шкафчиком гардеробной находится главный зал, только что гордо поименованный центральным пунктом управления. Встревоженный Пекар проходит через небольшой коридорчик между стеной и разнообразными электрическими приборами и узлами с выключателями и рычагами для регулировки в небольшую нишу, то есть в главный зал, то бишь в сердце подстанции.

Здесь сидит начальник смены Ондращак, дует в микрофон, как сказочный Локтибрада на горячую кашу, и пробует все рычажки своей любимой радиоцентрали из темного красного дерева. С трех сторон нишу ограничивают контрольные приборы, большинство из них даже на первый взгляд не самые новые. У некоторых лопнуло стекло, на иных стрелки движутся лишь тогда, когда по ним стучат пальцем. Окно на заднем плане заставлено кактусами, бутончики на некоторых из них свидетельствуют о намерении цветов вот-вот распуститься. Помещение, гордо именуемое центральным пунктом управления, столь тесно, что вмещает лишь захудалый школьный столик и кухонный стул, уже не раз крашенный грязно-белой краской. Если бы Ондращак соизволил встать, мы могли бы восхититься лежащим на стуле «подзадником», расшитым по образцу, взятому из женского журнала «Дорка» и мастерски воспроизведенному заботливой супругой к некруглой семейной годовщине.

— Опять ты подгадил! — упрекает Пекара Ондращак, похожий на зимнюю снеговую тучу.

— Я из тихого семейства. Орать не надо, уши у меня в порядке, горячая вода вчера была, так что все мы выкупались.

— А если что случится? Кто будет отвечать?

— Так вы же крикнете. Через коридор все слышно.

— Крикнете! Нашелся умник. Нам надо поговорить серьезно, без шуточек. Не считай это придиркой. Что и как, что и как делается и все такое… Не считай, что я строю из себя начальника, выпендриваюсь и все такое…

— Что делается? Чего только не делается, — отвечает Пекар, все еще прекрасно настроенный. — Новости потрясные. Марлон Брандо не принял Оскара, чтобы обратить внимание общественности на тяжелую жизнь индейского племени навахо. Роже Вадим после десятилетнего перерыва опять снимает Брижит Бардо. Кто бы поверил?

— Я бы не поверил! — заявляет начальник решительно, хотя не имел об этом ни малейшего представления.

— Вот видите! Б. Б. играет в фильме «Дон Жуан» роль женщины, которая самоутверждается, соблазняя мужчин. Картина будет, скорее всего, шикарная, но вот будет ли глубокой, это еще вопрос…

— Вот и я спрашиваю. — Ондращак пытается внести в разговор свои мелкие проблемы, но Пекар не позволяет себя перебить.