Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Он вскарабкался по ступенькам куда-то наверх, таща за собой на цепочке козу, кто-то сзади помог ей забраться на первую, самую высокую ступеньку. Пекару показалось, что нечто похожее ему вроде бы уже приводилось видеть, и через минуту он понял, что это смахивает на железнодорожный вагон. Да, все как следует быть: купе, занавески, стоп-кран, окна с кожаными ремнями, проход, но которому все продвигаются вперед… Только вот с одного бока нет стены, и у Пекара мелькает мысль, что во время езды здесь сильно сквозит. Внизу, где должен был бы быть перрон, полно каких-то людей с разными приборами и штативами, они пристально смотрят на тех, кто в вагоне, и переговариваются о них между собой, критикуют одежду и внешний вид, как будто сами куда как разнаряжены. На самом-то деле многие пассажиры одеты в сто раз пристойней. Этих, на перроне, нельзя назвать даже приличными провожающими, ибо они выкрикивают неприличные слова в адрес кого-то, кто находится где-то под самым потолком и не хочет сбросить им какой-то килограмм чего-то, и даже полкилограмма.

Все какое-то не того, несолидное, сшитое на живую нитку, сикось-накось. Рельсы, вместо того чтобы быть под вагоном, выложены рядом на перроне, там же и дрезина с крикунами; другие, будто малые дети, толкают дрезину туда-сюда. Какой-то дядька, а это уже граничит с наглостью, подсовывает под вагон длинный шест и трясет его так, что весь вагон качается с боку на бок, как на стрелках.

Карол догадался, что прибор на дрезине — камера. Стоящие вокруг шутники и их замечания ему не мешают, но огорчает, что среди пассажиров не находится никого, кто крикнул бы мужику с шестом, чтобы тот прекратил наконец раскачивать вагон. Карол озирается вокруг, но на перроне не видно человека в форме, которому можно было бы пожаловаться и потребовать навести порядок. Человеческое равнодушие вопиюще, думает Пекар и хочет поделиться своим открытием с ближайшим пассажиром.

— Подумать только! Что он себе позволяет! — Карол толкает пожилого спутника в двубортном темном костюме с шелковым платком на шее.

— Не пялься ты туда как дурак! — шепчет сквозь зубы кто-то, идущий впритык за Пекаром, и наступает ему на пятки. — Они этого не любят…

Вдруг какая-то ведьмочка проворно подскочила к Пекару, хлопнула у него перед носом деревянной хлопушкой по черной дощечке и заверещала:

— Поезд до станции Мечта, сто двадцать три, первый!

Не успел Карол сделать ей внушение, как она спряталась за тех, кто на дрезине.

— Куда едем? — спрашивает Карол так же, как тот за ним, сквозь зубы.

— В вагон-ресторан, — отвечает приглушенно какой-то шутник и вызывает во всем вагоне порыв радости. — Лично я — на престольный праздник к бабке в Цифер!^[64]

— В кассу мы едем, ты, добряк! — поправляет его голос без чувства юмора. — Вагона-ресторана у них здесь вообще нет.

— Его прицепят в Брно, — не сдается шутник.

— Это, между прочим, пассажирский поезд, так сказал продюсер, — присоединился еще один приглушенный голос. — Он сказал, что это местный поезд.

— Может, сядем? Здесь свободно? — спрашивает кто-то впереди.

— Не видите, что ли, места здесь для пассажиров с детьми.

— Вагон-то для курящих или некурящих? — спрашивает курильщик-астматик.

— Не знаете, в Зохоре будет поезд на Солошницу?

— Ни черта не будет, мы опаздываем больше чем на час! Закройте-ка лучше окно, мы въезжаем в тоннель!

— Предъявите билеты, контроль, — шипит за спиной у Пекара шутник так убедительно, что Карола передергивает и он начинает шарить в карманах билет. Но по вагону уже передают следующее сообщение, распространяемое шепотом:

— Приготовьте паспорта, передай дальше!

Пекар автоматически передает сообщение дальше, спускается с другого конца вагона вниз по ступенькам, а шутник помогает ему сладить с козой, потом Карол сует кому-то за столиком паспорт, где-то расписывается и, моргая, выходит из студии через другие двери.

Только тут он замечает, что в руке у него деньги, и, ошарашенный предыдущими впечатлениями, машинально пересчитывает их несколько раз.

«Бог ты мой! — изумленно шепчет он все еще сквозь зубы. — За пять минут езды двадцать семь крон! И это я еще даже не начал как следует! А что будет, когда я по-настоящему возьмусь за дело! — думает он. — Мать родная, сколько же загребают в день настоящие актеры! И сколько я потерял оттого, что в детстве у меня не было подходящих условий».

Пекар оглядывается и видит, что он на дворе один. Коллеги-спутники разбежались, исчез так и не узнанный шутник и человек без чувства юмора, а он и представиться им не успел. Большие ворота-двери с треском захлопнулись. Пекар быстро вернулся к тому месту, где его заманила ловкая девица в белом халатике. Но тщетно он дергал ручку. Вокруг не было видно никого.

Только из-под легкового автомобиля на дворе торчали ноги, и владелец их насвистывал «О Роз-Мари, о Мэри». Пекар присел на корточки, схватил одну из ног и взволнованно крикнул:

— Я ехал поездом!

Мужчина под машиной перестал петь и ответил категорически:

— А я никуда не поеду, у меня наработано сто двадцать сверхурочных часов!