Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— А сам-то Гейза что скажет? Он согласен?

— Не беспокойтесь, босс! Если он начнет взбрыкивать, получит палкой между глаз, он не будет финтить, как эта вот саанская франтиха.

— Вы его бьете?

— Без порки он за весь день с места не двинется.

У режиссера прояснилось лицо, в голове опять начали носиться вдохновляющие кинематографические идеи «Я еще в состоянии соображать, у меня еще, слава богу, черепушка варит, — мелькает у него в голове, — я еще такой фильмище накручу, всем утру нос».

— Идея! Немного садизма не повредит, сейчас это в моде. Бунюэльчик^[117], Бергман, Полански, они диктуют тенденцию…

Вдруг все зашевелилось, началось такое оживление, какого не переживал песчаниковый вал Сандберг даже в те времена, когда здесь снимали Беньовского^[118]. На втором плане на охраняемую флору опустился вертолет, отчаянные парни бегают под вертящимися пропеллерами и натягивают несущие канаты, воздушный вихрь вырывает из-под авангардиста «Шокирующее искусство сегодняшнего дня», и книга, махая страницами как веселая бабочка, слетает с откоса прямо к мастеру Капсюль-детонатору, который по размышлении зрелом именно в эту минуту взорвал вожделенный карниз.

Эльвира Пекарова толкает вверх по протоптанной туристами тропе старого козла Гейзу, который с трудом передвигает ноги. От Девинской Кобылы^[119] спешит — в направлении, указанном туристам зеленым дорожным указателем, — Карол Пекар со своей козой и имитатором Дуланским. Там, где когда-то было дно моря, все собираются вокруг режиссера, и Пекар без слов приветствия и обращения открывает дискуссию:

— Говорят, вы хотите поручить роль, предназначенную моей подопечной, какому-то сомнительному старому козлу? Я протестую! В сценарии черным по белому написано: коза.

— Я присоединяюсь к протесту, — поддакивает Дуланский. — Я не могу дублировать совершенно неизвестного козла, не имеющего элементарной подготовки и актерских данных!

— Незаменимых нет. Не все ли равно, коза или козел… — выпаливает презрительно режиссер, сейчас он может поломаться, отомстить. — Вы отказались выполнять мои указания, иными словами, отказались выполнить условия договора, так?

— И вы сразу ангажируете третьесортного актера-любителя? Пускаете козла в огород? Это пахнет взяточничеством и протекционизмом. Не сомневайтесь, я пожалуюсь в Союз любителей домашних животных!

— Имитаторы и здоровая часть дубляжа присоединяют свои голоса.

— Кто колеблется, тот не жрет! — подбрасывает пословицу Гутфройд. — Мы с Гейзой уже договорились с боссом. Он может подтвердить… Скажите им, босс!

— Мне лично все равно… — выкручивается авангардист.

Дуланский сердито его прерывает:

— Такого бесхарактерного, беспринципного поступка от такого интеллигентного, серьезного человека с высшим образованием я не ожидал. Ведь этот козел — вонючий, он с первого взгляда производит антиэстетическое впечатление…

— Вы тоже ноги моете раз в год по обещанию и спите у нас в прихожей три месяца на одной простыне! — вносит свою лепту Эльвира.

— И ты туда же, Эльвира? — изумляется Пекар. — Вот уж я не ожидал!

— Ефрейтор не чин, коза не имущество! — добавляет находчивый Гутфройд, высовывает язык и поглядывает одним глазом на Пекарову, сумеет ли она оценить по достоинству его выступление.

Пекар повышает голос и делает категорическое заявление:

— Я требую, чтобы беспристрастная комиссия специалистов проэкзаменовала обоих животных!

— Чего-чего? — спрашивает дунайский волк. — Один удар в солнечное сплетение, и он вернется обгрызенный белыми медведями! Нижний хук промеж оптики?

— Чтобы проверили, есть ли талант, — объясняет Эльвира. — Да скажите чего-нибудь, пан Гутфройд!

— Значит… — начинает тот. — Я, значит, отказываюсь. По принципиальным соображениям. Не из-за того, что вы думаете, а потому, что не знаю, чего от меня хотят. Ничему, что предлагает Пекар, я не верю. Он мне один раз всучивал целую сотню, вот пройдоха! Наверное, и сейчас это очередная подлость, чтоб обмануть бедного человека. Как тот таможенник в Браиле. Пятеро мертвецов, сущая Африка!

— В таком случае мне не остается ничего другого… — Пекар осматривается вокруг себя, одалживает у, зеваки мушкетера из статистов перчатку и неловко бросает ее в лицо Гутфройду, — …кроме этого!

— На три метра мимо! — злорадно смеется Гутфройд, но молчание остальных его останавливает. — Ничего себе шутки, этак он мне в глаз мог попасть! В левый! — уточняет он, помолчав.

— Это не шутки, а вызов на дуэль, — разъясняет ему Пекар. — Завтра на рассвете на ламачском лугу. Возле крематория, чтоб вам было поближе. Жду ваших секундантов.

— Фига два, ждите! — огрызается Гутфройд на очередное незнакомое и, по-видимому, гадкое слово. — Секунданты твои дружки, не мои. От меня ты ничего не дождешься!

Режиссер-авангардист приходит в себя и вдруг как заорет:

— Ваши проблемы меня не интересуют, ничто меня не интересует, кроме кино! Камера меня интересует, гример меня интересует, звук меня интересует! Так будем снимать или нет? А?