Читаем Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы полностью

— Я лет десять заочно занимался каратэ, моего бекхэнда боялись все боцманы Дунайского пароходства. Правой, левой, хук, небо, ангелы! Сущая Африка, пятеро мертвецов! Как-то в Будапеште собрался поглазеть весь Видам-парк! Да если я тебе влеплю одну, они тебя водой не отольют! А если дам тебе по морде, ты улетишь на полюс и вернешься весь в снегу и с воспоминаниями о северном сиянии!

Преддуэльное настроение от лермонтовской меланхолии плавно перерастало в настроение финала деревенского масленичного гулянья.

— Ну, удар мужчины, трусишь, дорогуша, да? — провоцирует дунайский каратист. — Посмотри, какие мускулы. Вот тут можешь хоть неделю топором рубить…

После нескольких осторожных взмахов на расстоянии, во время которых пострадал только чересчур любопытный секундант Дуланский, дуэль неожиданно кончилась. Юлиус Гутфройд провалился в кротовую нору и, по собственному утверждению, свихнул лодыжку. Он сразу же начал интересоваться, кто из присутствующих будет платить ему пособие по временной нетрудоспособности или же пенсию по инвалидности или старости, в то время как Пекар принимал поздравления.

— Я не в форме. Перетренировался. Для начинающего ты был неплох… — наконец признал почти по-спортивному Гутфройд.

А у Эльвиры во время этого поединка открылись глаза; прижав носовой платок к губам и потупив очи долу, она тихо сказала Пекару:

— Схожу на рынок и приготовлю тебе лечо, ты ведь любишь… Помидоры сейчас по четыре кроны…

Туман поднялся, и стало видно автостраду. По ней в обоих направлениях тянулись непрерывным потоком колонны машин.

Пекар, возглавлявший группу, хотел гордо перейти автостраду, чтобы сократить путь к автобусной остановке. Все остановились на обочине, дожидаясь промежутка в потоке машин, чтобы проскочить на противоположную сторону. Но движение все нарастало.

Они ждали, ждали, но никто их пропускать не собирался.

В конце концов им пришлось воспользоваться бетонной трубой, проложенной под автострадой поперек ее, и они почти на карачках преодолели этот участок пути.

По выходе из трубы разошлись в разные стороны. Дуланский с козой отправился домой к Пекарам тренировать дыхание. У Эльвиры было дежурство на распределительной подстанции, а у Гутфройда — опять на третьей платформе вокзала.

Пекар же направился в студию короткометражных фильмов.

Здесь во время плодотворных переговоров о планах следующего полугодия его застал запыхавшийся почтальон. Пекар расписался на квитанции и получил телеграмму. На обертке ее была изображена скорбящая вдова с вуалью, что не предвещало ничего хорошего. Краткий текст тоже:

СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ ТЧК ТРАГИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ СЕМЬЕ ГРУСТЯЩИЙ ДУЛАНСКИИ ТЧК

— Я должен немедленно вернуться домой, — сообщил Пекар собравшимся короткометражникам. — Дома что-то стряслось…

<p><strong>11</strong></p><p><strong>ФИНИТА ЛЯ КОМЕДИЯ?</strong></p>

На этот раз на скамейке перед панельным домом Пекара дожидался Дуланский во всем черном, что было ему к лицу. Он сделал шаг навстречу Каролу и вскинул руки, будто играл в волейбол.

— Примите мое искреннее соболезнование, — выкрикнул он с неподдельной печалью и сразу же сообщил подробности: — Скончалась спокойно и без причины, смерть у нее была красивая…

— Я всегда ей говорил, чтобы она не вешала сама этих занавесок… — ответил Пекар неуверенно, так как не мог сообразить в спешке, что полагается говорить в подобном случае.

«У нее была красивая смерть, — думал он, — какая нелепость; что это значит — красивая смерть?» В эту минуту ему пришла на ум еще большая нелепость, и он высказал ее и сам удивился своим словам:

— Ее смерть застала нас неподготовленными…

— Может быть, я страдаю больше, чем вы… — попытался смягчить его боль имитатор.

— Вам-то чего страдать, — сказал Пекар и как-то странно посмотрел, тень ревности легла на его лицо. — С ней жил я, а не вы!

— Вы с ней жили? — так же подозрительно спросил Дуланский, делая ударение на последнем слове.

— А как же! Она была моей женой…

Дуланский вздохнул, разговор вернулся на нормальные рельсы, шок был предотвращен.

— Ах, я и забыл, пани супруга! Ее я уже информировал. Она просила передать вам, что пошла одолжить вуаль. Зеленая фасоль с яйцом в духовке, подогрейте ее, помешивая, чтобы снизу не подгорела.

— А кто тогда, собственно…

Только сейчас до него дошло, кого, собственно, они потеряли, и Пекар, сломленный, опустился на скамью.

— Мир этому не поверит…

— Мир-то, может, и поверит, а вот я — нет, — возразил удрученный Дуланский. — Это неспроста, тут надо искать широкие взаимосвязи. Пока не увижу результатов вскрытия, не поверю.

— Извините, но вы же не будете сейчас, в такие тяжелые минуты, раздувать личные ссоры? — урезонивает его Пекар.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза