Чехов

1880-й, пушкинский год был для Чехова по-своему символическим. Из фонда, основанного выпускниками Царскосельского лицея и всенародно копившегося целых двадцать лет, была, после оплаты всех расходов по установке памятника, выделена Пушкинская литературная премия. Присуждалась она отделением российской словесности императорской Академии наук, хотя к числу высочайших или академических наград не относилась. Чехов получил ее спустя восемь лет и почувствовал себя так, словно бы, окончив гимназию и университет, сдал, наконец, свой главный экзамен. В те дни он писал: «Брожу из угла в угол как влюбленный, не работаю и только думаю».

В 1887 году, когда вышел сборник «В сумерках», за который через год Чехову и была присуждена Пушкинская премия, произошло еще одно примечательное событие. По российским законам право собственности на издание сочинений умершего писателя в течение 50 лет принадлежало семье; правда, семья Пушкина почти не пользовалась этим правом, за полвека Пушкин стал в России библиографической редкостью, но издавать его книги тем не менее могла только семья. Эти 50 лет истекли 29 января 1887 года, и Пушкин «предстал перед русской публикой сразу в нескольких изданиях». В день выхода массового издания «магазины брались, что называется, приступом. Давка была невероятная. Один из магазинов, как писали в газетах, к 11 часам представлял картину разрушения; в углах, за прилавками были беспорядочно нагромождены груды разорванных, запачканных, истоптанных ногами различных книг, которых не успели вовремя прибрать с прилавка, разломана мебель, конторка с кассой опрокинуты…».

Брат Александр писал Чехову из Петербурга: «Сегодня выпущены Сувориным… сочинения Пушкина. Магазин берут приступом. Давка, толкотня и служащие без рук: столпотворение».

Вот на это-то массовое издание Чехов и не смог подписаться, хотя к тому времени много работал у Суворина и был с ним лично знаком. На просьбу его о помощи А. П. Чехов ответил так: «…насчет Пушкина успокойся… в одиндень раскуплено все. Я, сотрудник, подписался заранее и оказался тоже не удовлетворенным: печаталось 15 000, а я 15 243-й — и получил шиш».

Чехов обращался и лично к Суворину, совершенно, впрочем, безрезультатно: «Суворин сказал мне, что на твое письмо отвечать тебе не будет. «Нету у меня Пушкина; чего ж я ему отвечать стану?»

Искушенный мастер и стилист, прекрасно знавший, как создаются художественные образы, Чехов сохранял и своеобразную читательскую наивность, придающую его суждениям о литературе такую привлекательность. Например, он очень ясно и живо — яснее, чем дано это нам, обыкновенным читателям, — представлял себе пушкинских героинь, ему случалось видеться с ними, узнавать их черты в чертах мимолетно встречавшихся незнакомок. Из Рима он писал, например: «Я обедаю за table d’h^ote’ом. Можете себе представить, против меня сидят две голландочки, одна похожа на пушкинскую Татьяну, а другая на сестру ее Ольгу». И не нужно думать, что Чехов здесь просто пошутил. Однажды он вполне серьезно сказал, что вылечил бы князя Андрея — не как писатель, создав свой вариант «Войны и мира», а буквально, как врач, поскольку медицина во времена Болконского и Ростовых была никудышная…

Но все это случится и скажется спустя несколько лет.

В 1880 году он мечтал поставить в московском Малом театре свою серьезную драму, написанную еще в Таганроге, и напечатал в петербургских юмористической «Стрекозе» и серьезной «Минуте» 12 рассказов и юморесок: «Письмо к ученому соседу», «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.?», «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь», «Каникулярные работы институтки Наденьки N», «Папаша», «Мой юбилей», «Тысяча одна страсть, или Страшная ночь», «За яблочки», «Перед свадьбой», «По-американски», «Жены артистов», «Комары и мухи».