Чехов. Книга 10. Грехи отцов

— Не стану спорить, — ответил я, проходя в приемную. — Мое имя вы знаете, а как зовут вас?

— Дарья Николаевна Кусач, — представилась женщина и завернула вуаль поверх шляпки, обнажая половину лица.

Она была красива. И не только в юности, но и сейчас. Дарья Николаевна обладала острыми чертами лица, которые не поплыли с годами. Быть может, так казалось, потому что она пристально смотрела на меня с серьезным выражением в глазах.

— Вы не знаете меня? — с нотками удивления в голосе уточнила она.

— Простите, а разве должен? — осведомился я и добавил, чтобы не смущать гостью, — Я не особенно интересуюсь светской жизнью. В газетах довольно часто просматриваю лишь колонки погоды. Вы простите мне мою неосведомленность.

— Забавно, отчего-то от вас я ждала большего интереса к делу, которым вы занимаетесь. И полагала, что вы узнаете… А впрочем, так даже лучше.

Женщина прошлась по комнате, остановилась у картины с домиком, которую так любила Людмила Федоровна.

— У вас есть вкус, — протянула Кусач. — Мало кто может позволить себе повесить на стену подобную красоту. Чаще всего в кабинетах и приемных принято демонстрировать морские пейзажи. Знаете почему?

Она не стала дожидаться моего ответа и продолжила:

— Потому как вид спокойного моря и парусника на нем успокаивает. И на подсознательном уровне человек считает, что и у него все будет хорошо. А вот в кабинетах начальства довольно часто размещают образ бушующего моря и борющегося с непогодой суденышка. Все для того, чтобы работник испытывал тревогу. Он будет невольно сравнивать себя с этим самым корабликом, который вот-вот захлестнут волны.

— Не ведал о таких приемах, — искренне признался я.

Женщина заметила картину Залежного и подошла к ней ближе.

— До чего же ловко художник поймал эмоции… — пробормотала она и уточнила, — вы не планируете продать эту работу? Я бы купила у вас ее и не постояла за ценой.

— Это подарок одного из моих клиентов.

— Это вовсе не означает, что вы не можете передать ее тому, что станет ценить больше вашего, — возразила Дарья. — Если надумаете, то дайте знать. Поверьте, вас устроит мое предложение.

— Может, вам лучше обратиться к самому художнику? Он мог бы написать картину лично для вас.

Дарья удивленно воззрилась на меня, словно услышала что-то немыслимое.

— Вы и впрямь говорите, как обычный человек. Неужели вы не понимаете, что важен не сам художник, сколько имеет значение вдохновение, которое он выплеснул на холст. К примеру, эта картина полна страсти. В ней столько…

Женщина запнулась, словно смутившись своих эмоций. А потом покачала головой.

— Пожалуй, теперь я попрошу у вас прощения, Павел Филиппович. Иногда я забываюсь и веду себя невыносимо. В моей семье принято ценить честность.

— Не извиняйтесь за искренность. Пожалуй, я и впрямь многого не понимаю в искусстве. И при случае спрошу у господина Залежного, не станет ли он возражать против того, чтобы я передал вам его картину. Полагаю, что он как человек высокой душевной организации сможет проявить благородство в этом вопросе.

— Возможно, так и будет, — женщина коротко мне кивнула и наконец прошла к диванчику, чтобы усесться. — Вероятно, я покажусь вам немного эксцентричной.

— Только если самую малость, — ответил я с мягкой улыбкой и занял кресло напротив гостьи. — Но мне бы хотелось знать, чем я могу быть вам полезен. От чая вы отказались. О картинах вы не могли знать заранее. А значит, ваш визит связан с моими профессиональными обязанностями. Но я должен вас предупредить, что на данный момент я не могу выступить в вашу защиту, так как временно лишен такой возможности.

— И кто сумел ограничить некроманта в использовании его таланта? — иронично осведомилась Дарья Николаевна. — Быть может я и не была в столице очень давно, но точно знаю, что никто в здравом уме не стал бы запрещать такому, как вы подчинять мертвых. Некроманты не зря большая редкость в мире. Таких мало, потому что мир не выдержит слишком многих повелителей усопших. Вы опасны, потому что никогда не умираете окончательно. Каждый некромант если пожелает возвращается обратно в мир, в котором он погиб.

Я напрягся, понимая, что моя гостья не так проста, как кажется. И знает о мирах больше, чем следовало.

— К тому же совершенно точно нельзя допускать, чтобы некромант был несчастен. В этом случае он будет делиться своей тьмой и болью со всем миром, пока не проклянет его. Потому вас всегда обхаживают повелители империй. Никто не давит на некромантов, не принуждает, не неволит. Вас принято задабривать, уговаривать и просить.

— Никогда не задумывался о таких нюансах, — легко отмахнулся я, не желая вступать в полемику.

— Полно вам, Павел Филиппович, вы все это понимаете и без моих лекций. Вы всегда будете стоять чуть поодаль ото всех аристократов империи. И на ступень выше их. Я буду надеяться, что в вашей жизни не случиться ничего по-настоящему мрачного, что позволит проявиться второй половине вашей натуры.

— Кто вы? — спросил я, закинув ногу на ногу.

— Я назвалась, — ответила женщина с приятной улыбкой. Но глаза ее оставались холодными.