Чехов. Литературная биография

— Знаете, кто это? — спросила моя знакомая.

— Нет.

— Это чеховская Чайка, теперешняя жена режиссера Санина. Я с ней познакомилась тут. Она серьезно больна.

В том же 1937 году Лидия Стахиевна и скончалась.

Вновь Мелихово

Чеховы въехали в Мелихово, пустили корни. Корни эти с каждым годом укреплялись, врастали глубже — вся семья удивительно хозяйственна и домовита, очень и благообразна.

В давние времена Павел Егорыч был суров, но, как случается с хорошими по существу, добротными людьми, к старости стал лучше. Хора у него теперь не было, но церковное пение он любил попрежнему. Занимался и писанием икон. Вел свои ежедневные записи, читал божественные книги, вычитывал вечерни, напевал псалмы.

Антон Павлович улыбался иногда на него, не без насмешливости, но и осторожно («Папаша стонал всю ночь. На вопрос, отчего он стонал, он ответил так: «Видел Вельзевула»). Или «папаша волновался, что Виссариону, епископу Костромскому, дали Анну 1-й степени, а Александру, епископу Можайскому, не дали, хотя он и старшее.

Но это всё мелочи. Не мелочи же то, что Павел Егорыч стал добрее и мягче — это бесспорно.

Про Евгению Яковлевну и говорить нечего, одним присутствием своим, кротостью и приветливостью она облагораживала дом. И всё в усадьбе росло и ширилось. Выкопали пруд, Антон Павлович насажал яблонь, груш. Построили небольшой флигель, куда можно было удаляться под напором гостей. Полевое хозяйство велось толково, преуспевало. Можно было думать, что тут расположились надолго.

Главной звездой, первой величины, но державшейся скромно, оказался в Мелихове Антон Павлович Чехов. Звезду эту не утаишь даже в русской глуши. Соседи из образованных знали его как писателя, село Мелихово да и вся округа как странного помещика: бесплатного врача, борца с холерой, голодом, строителя школ, старшину присяжных в Серпуховском суде. Вот как оценили его ближайшие соседи, по Мелихову: «Ходил в деревню к чернобородому мужику с воспалением легкого. Возвращался полем. По деревне я прохожу не часто, и бабы встречают меня приветливо и ласково, как юродивого. Каждая наперерыв старается проводить, предостеречь насчет канавы, посетовать на грязь или отогнать собаку».

Юродивый, но в нем совершенно нет барского театра, переодеваний, «опрощения» — всё настолько просто и без фокусов, что, конечно, эти бабы чувствовали в нем что-то и свое, вовсе не юродивое.

Хорошо было ему здесь зимой работать. Мелихово и дало много русской литературе.

Дом заносило снегом основательно, наметало сугробы к венецианскому окну кабинета, даже наполовину заметало это окно — иногда зайцы засматривали в него снаружи. Чехов говорил Лике, что они любуются на ее красоту. Но внутри было тепло и удобно. Разумеется, культ еды: гуси, утки, куры, пироги, рыба — всё, как полагалось в зажиточном кругу (Чеховы были что-то среднее между помещиками и интеллигентами). Павел Егорыч угощал Лику настойкою на березовых почках и, конечно, ел сам много. Чехов-сын, Чехов-врач понимал, что старым нельзя много есть, но заметил, что именно старике принимают за личное оскорбление советы есть меньше.

Был в Мелихове и свой особенный бич — гости. Это тоже уклад прежней России. Гость особа священная. Въехал и ничего с ним не поделаешь. Хоть пропадай. А Чехов был известный писатель, теперь и общественный деятель, к нему заявлялись полузнакомые и вовсе чужие «засвидетельствовать почтение», а в итоге ночевка. В письмах нередки стоны: «Одолели гости»…

Приезжали, конечно, и приятные. Лика, Потапенко, Ладыженский, веселая «Таня» Щепкина-Куперник, Суворин. Со Щепкиной он крестил однажды младенца, она называлась «кума». Привезла ему раз в Мелихово и Левитана — шаг довольно смелый потому, что тогда у Чехова с Левитаном временно были дурные отношения (из-за рассказа «Попрыгунья», где Чехов сделал промах, так для всякого писателя понятный: взял слишком близко к жизни Левитана. Тот обиделся. Кума однако же не посмотрела ни на что и прикатила с Левитаном: без приглашения, сама-то была свой человек в доме). Всё обернулось очень хорошо: Чехов с Левитаном помирились. А Щепкина оставила отличные воспоминания о Чехове и как раз о Мелихове. Видишь Павла Егорыча, читающего у себя в келии «Жития Святых», «Правила веры». Евгения Яковлевна, в капоте, входит вечером в комнату этой «Тани», уже ложащейся спать. Приносит и ставит ей на столик у кровати кусок курника.

— А вдруг детка ночью проголодается?

Конечно, это от старосветских помещиков, это всё еще Пульхерия Ивановна. Но вот она рассказывает Тане, как «Антоша» молоденьким студентом в первый раз принес деньги за учение Маши и сказал, что с этого времени сам будет платить за школу — глаза при этом рассказе у нее сияли.

Чтобы спасаться от посетителей, а то и просто для развлечения, уезжал Чехов в Москву, иногда в Петербург (в Москву чаще). Проводил там по несколько дней, останавливался в «Большом Московском», там был даже у него свой номер, назывался «чеховский», № 5.