Чекист

— Нужно было бы, — признал бывший полковник. — Но у меня пока нет специалиста. — Произнося эти слова, Перекуров думал о Евлампии, которому он в будущем отводил именно такую роль. Вот только пока что привлекать его было рискованно. Корнеич — вор в законе — не потерпит прямой работы своего человека на ментов.

Старший уполномоченный достал ключ от квартиры и кивнул помощнику. — Пошли. Упакуешь чемоданы и погрузишь в машину. Завтра выезжаем в Петроград, а оттуда в Ревель.

Глава 6 Беседа об искусстве

Советская Россия начала 1920-х гг. находилась, фактически, в блокаде — дипломатической и торговой. Раньше всего эту блокаду удалось прорвать на балтийском направлении: в январе 1920 года между РСФСР и объявившей о своей независимости Эстонией начались переговоры, завершившиеся установлением мира и отправкой в Ревель, столицу Эстонии, торговых агентов. Они занимались продажей за валюту драгоценностей, антиквариата, картин, мехов, и закупками военного снаряжения, техники, медикаментов. Валюта переводилась также на зарубежные счета разных советских организаций.

По договорённости с наркоматами путей сообщения и иностранных дел, вещи для продажи доставлялись в Ревель на особом поезде, сопровождаемом сотрудниками ведомств, ответственных за их поставки. Тут были представители наркомвнешторга, Реввоенсовета, Коминтерна, и других структур.

Старший уполномоченный МосЧеКа Пётр Матвеевич Ясенев входил в группу, отвечавшую за вагон с ценностями, валюта от реализации которых должна были пойти на тайные заграничные счета непосредственно партии — «золото партии», как он полушутя говорил про себя. Впрочем, этим занимались особо доверенные товарищи. Его задача была много проще — распродать начинку пяти чемоданов — в них уместились вещи, полученные от Корнеича и изъятые у банды Фрекса — а затем передать чеки и валюту курировавшему его деятельность секретарю ЦеКа — за вычетом доли хозяев вещей, посредников (фирмы Корнеича) и его собственной.

Ясенев занял диван в двухместном купе, а его помощник расположился вместе с охранниками в общем вагоне. В Москве к уполномоченному никто не подсел, и тот уже задавался вопросом — не останется ли он в одиночестве до конца поездки, что было бы немного странно, учитывая число желающих любыми способами покинуть первое в мире государство рабочих и крестьян. Однако в Петрограде, перед отправлением поезда, когда Ясенев вернулся после прогулки в своё купе, он обнаружил там плюгавого человечка, устроившегося на втором диване и выкладывавшего на стол водку и закуски.

Попутчик представился старшему уполномоченному как «писатель Ваннерман» и вскоре они уже завели, под звон стаканов, беседу об искусстве.

В прежнем мире Перекуров почитывал художественную литературу, так что Ваннерман оказался для него собеседником интересным. Писатель, в свою очередь, был рад внимательному слушателю и увлечённо рассказывал о своём творчестве. Он похвастался, что одну из его повестей наркомпрос включил в список литературы, рекомендуемой для среднего школьного возраста, и Перекуров, напрягши память, вспомнил, что, действительно, в его время учительница читала им повесть Ваннермана «Лучший друг детей». Затем писатель стал похваляться связями в мире искусства. Рассказал о салоне Лили Брик, который посещали звёзды советской литературы — а также, добавил он, бросил взгляд на кожанку собеседника — ответственные товарищи. Перекуров, немного поразмыслив, понял, что его знакомец имеет в виду особоуполномоченного Агранова, восходящую звезду ВЧК, будущего героя крупных политических процессов 1930-х гг., который в послереволюционный период, так сказать, курировал советскую творческую интеллигенцию.

А писатель, окончательно опьянев, тем временем гордо сообщал о своих гонорарах, о своих знакомствах, о дядюшке из Америки, который год назад приехал в Советскую Россию, и, почти не зная русского языка, стал комиссаром Литературного института. Вслед за чем он выразительно и с жестикуляцией стал читать отрывок из своей новой революционной поэмы. Поскольку писатель уже еле вязал слова, Ясенев-Перекуров сумел уловить только общий сюжет повествования — где в ледяной воде под огнём безжалостного врага тонул красный командир, которого ждала любимая, а свой дополнительный паёк под койкой он не жрал втихаря и за спины красноармейцев под пулями не прятался. Но, когда он выплыл, её убили, и сыновья у них не родились, и Эпохи Милосердия они вместе не дождались.