Чекист

— Здравствуй, Митя. Я привезла тебе привет из Москвы, от твоего друга. От Петра. Ты еще помнишь его? Или забыл и его, и всех старых друзей? И меня? Ты свободен сегодня вечером? Я остановилась в городе. В восемь часов возле гостиницы. Хорошо? — Она пошла, мягко ступая, и по спинке беличьей шубки плавно сбегали вниз складки то от одного плеча, то от другого...

Митя продолжал сидеть, не шелохнувшись. Сердце его покатилось куда-то. В груди и в голове плескалось горячее море. Он даже не слышал, как едко сказала ей вслед машинистка:

— Опытная дамочка.

ИСПЫТАНИЕ

В февральские дни семнадцатого года Хрусталочка снова укатила к тетке в Москву. Тимоша при встречах о ней не говорил. Митя не спрашивал. И скоро убедил себя, что забыл ее навсегда. Но однажды Тимоша мимоходом сказал, что Тая в Москве сделалась артисткой и даже снимается в кино.

С того дня Митя не пропустил ни одной новой картины. В холодном дощатом электротеатре Бежицкого сада надрывалось и стонало разбитое фортепьяно под озябшими пальцами тапера. У Мити щемило и ныло в груди. Но ни разу лицо Таи не мелькнуло с экрана.

...Падал мокрый снег, и под тусклым фонарем она в беличьей шубке издали казалась вылепленной из снега.

Митя остановился в нерешительности, поеживаясь в своей короткой куртке, перешитой из солдатской шинели. Она взяла его за локоть.

— Пойдем посидим в ресторане, Митя.

Он ужаснулся. За всю свою жизнь он ни разу не был в ресторане. Кроме того, у него не было денег. Но Тая догадалась.

— Ничего, деньги у меня есть. Возьмем ерунду какую-нибудь, так просто, чтоб посидеть в тепле.

В ресторане было так же холодно и так же накурено, как в исполкомовской столовке. Вокруг сидели незнакомые люди, по виду приезжие. Официанты в белых штанах и белых толстовках, виляя задами, лавировали между столиками, зажимая растопыренными пальцами разноцветные графинчики и рюмки. В зале стоял сдержанный деловой гул. Иногда за каким-нибудь столиком звонко чокались и затем ударяли по рукам. Закусывали одним и тем же — вареной треской с мороженой картошкой.

Столик, за которым они сидели, был бесконечно далеко от зала, от людей, вообще от всего света. Тая рассказывала о своей жизни в Москве. А Митя смотрел на уголок ее рта, возле которого иногда неуловимо возникала и исчезала крошечная ямочка, не больше булавочного острия.

Сначала ей жилось весело в Москве у тетки. В ее квартирке на Арбате постоянно уйма народу. Шумные вечеринки, на которых бывают знаменитые московские артисты, поют и декламируют, а известные художники тут же на обоях рисуют друг друга. Да, один режиссер действительно предложил ей поступить в театр и раза два возил ее на киностудию. В общем, все это как-то увлекало, было интересно. Но потом, потом...

Им принесли чай, сахарин в двух розеточках и серые блинчики, облитые сиреневой слизью.

Тая замолчала, засмотрелась на маленькие белые кружочки сахарина, которые, шипя и пузырясь, растворялись в стакане. Синие глаза ее потемнели.

Да, потом почти все эти знаменитые люди один за другим стали к ней приставать и оборотились обыкновенными скотами. И вечера, умные разговоры, соревнования талантов — все это оказалось пустым звоном, скучным, крошечным мирком ничтожных людишек. Каждый из них думал только о себе.

Однажды кто-то из общих знакомых привел к ним Петра. Здесь, в Бежице, она его не знала, только слышала о нем от Тимоши. Но там они встретились, как друзья детства.

— Почти весь вечер мы говорили о тебе, Митя, — улыбнулась Тая и погладила его по руке. — Вспоминали Бежицу. Петр рассказывал, как вы с ним собирались царя убить. Он тебя очень любит, Митя. Он ведь один остался, мать его умерла, пока он сидел в тюрьме.

Собственно, после этой встречи она и решила бросить все, вернуться в Брянск. Через три дня она уехала.

— Что же Петр, где он там в Москве, что делает? — радостно улыбнулся ей в ответ Митя.

Тая пожала плечами.

— Знаешь, я не спросила. Кажется, в какой-то редакции служит... В общем, не знаю. Раза два он приезжал в Брянск, хотел тебя разыскать, да не успел, дела какие-то не пустили...

— Да, да, мне говорили, — вспомнил Митя разговор с братом.

— Кто же мог тебе говорить? — удивилась Тая.

— Брат. Александр. Помнишь его? Он теперь здесь — гроза всех буржуев. Председатель Чека.

— Ну, а ты как живешь? Доволен? Что в Бежице? Ты влюбился? Женился? — оживленно забросала она его лукавыми вопросами.

Она сочувственно слушала его сумбурный, восторженный рассказ о событиях года, в который они не виделись, его влюбленное описание Фокина.

— Ты совсем не изменился, Митя! — с грустью воскликнула она. И, сделавшись очень серьезной, почти строго сказала: — Именно поэтому я могу попросить тебя сделать то, на что никто другой не был бы способен.

Как раз заскулил, захныкал оркестр из двух скрипок и контрабаса, и это как-то помогло Мите в тот миг, когда она произнесла слова «мой муж».