Чекистские были

Продолжая шагать по лесной дороге, я прошел нужные полтора-два километра, когда лес расступился, открылась большая вырубленная поляна. Тут находилась постройка с наполовину возведенными стенами из крупных галечных серых кирпичей. Часть кирпичей лежала на земле в деревянных формах. В стороне стоял дощатый барак с большим навесом, под ним несколько грубо сколоченных столярных верстаков. Валялись бревна возле небольшого штабеля досок, кучи стружек. В подслеповатом окошке барака светился огонек керосиновой лампы. Из трубы вился дымок. У барака стояла покрытая попоной пегая лошадь, запряженная в обычную для этих мест повозку. Серые галечные кирпичи, повозка, пегая лошадь мгновенно оживили во мне воспоминания о диверсии на нефтеперегонном заводе. Такие кирпичи Костя Осипов обнаружил у основания сгоревшего бака. А разве стрелок охраны не говорил о повозке и, кажется, пегой лошади?..

Я замедлил шаг. Осмотрелся: слева поляна рядами карагачей отделялась от морского пляжа, справа за полосой леса, в километре, поднималась железнодорожная насыпь, а за ней, еще в километре, — горный склон, также покрытый лесом, и темные провалы ущелий, уходивших к границе. В случае тревоги диверсанты легко могли там скрыться: горные тропы и никаких дорог. Удобное место выбрал сотник, ничего не скажешь.

Отчетливо вспомнилось событие восьмилетней давности — лето 1919 года. К Харькову подходили белые — армия Деникина. Первыми в город ворвались кубанские казаки. Крутя над головами сверкавшие на солнце клинки шашек, стреляя в воздух, они промчались по окраинным улицам к центру. Мы, человек десять комсомольцев из военизированного отряда «Юный коммунист» (нас сокращенно называли «Юки»), уходили из города. Решили идти к Донцу и возле городка Змиева скрыться в деревне у родственника одного из членов нашего отряда. Собирались действовать в тылу у белых. Ни от кого мы не получали такого задания, у нас не было связи с партийным подпольем, но мы твердо верили, что Красная Армия вернется и прогонит белых. Голодно жили в лесу. Спустя полгода, в декабре 1919 года, белые были разгромлены и бежали, а мы незадолго до этого, не вытерпев холодов и голода, тайком пробрались в город. Там я увидел передовой отряд буденновцев. На разгоряченных конях они мчались по пустынным улицам притихшего города. От радости я целый квартал бежал рядом с конниками, протягивая им руки, ловя их улыбки. Мне хотелось дать им что-нибудь — цветок, яблоко, но у меня ничего не было.

Я приближался к бараку, чтобы лицом к лицу сойтись с группой диверсантов. Быть может, кто-то из них был в том казачьем разъезде, что летом 1919 года первым ворвался в Харьков, размахивая сверкавшими клинками.

Меня заметили из барака. Оттуда вышел человек и остановился у верстаков под навесом. С безразличным видом он набивал трубку. Я подошел к нему, поздоровался, почесав висок концом среднего пальца, как бы намереваясь отдать честь. Это был опознавательный знак, которым я должен был объявить себя. Узнав о нем из допроса посланца Кутепова, Осипов сказал, что это у них, наверное, от масонов, обменивавшихся всякими таинственными и незаметными для посторонних жестами. Покуривая, вышедший мне навстречу человек все еще молча смотрел на меня. На ладони левой руки у него были намотаны черные четки с круглой бляшкой и вырезанным на ней крестом. Это был его опознавательный знак. Сотник был передо мной. Посмотрев по сторонам, я, не произнеся пароля, сказал:

— Бригадира бы мне…

— Я бригадир. Чего надо? — грубовато ответил он.

— Насчет плотницкой работы…

И опять сотник молча смотрел на меня, явно ожидая чего-то.

— Петр Андреевич из Краснодара послал меня к вам, — произнес я немудреный пароль, покручивая простое серебряное кольцо на указательном пальце, полученное от арестованного.

— Давно я не видел Петра Андреевича. Вы с первой весточкой от него, — без задержки произнес он.

Так произошел обмен паролями и опознавательными знаками. Сотник повел меня в барак. Там за чисто выструганным столом завтракали шесть человек. К моему удивлению, тот, что повстречался мне в лесу, тоже был там. Он успел незаметно обойти меня и предупредить остальных. Служба наблюдения неплохо поставлена в этой группе.

«Семь человек», — подсчитал я про себя. В моем кольте восемь патронов, даже один лишний на всякий случай. Если уж придется стрелять, то надо бы без промаха…

Все поднялись, встали по стойке смирно, по-офицерски кивнули мне головами, и пятеро по знаку сотника вышли из-за стола. Только один, с подвязанной щекой, остался. Поднеся руку к козырьку кепки, я ответил на их приветствие. Осмотрев углы и не найдя иконы, снял кепку и перекрестился на пустой угол.

Рассмотреть каждого в отдельности я не успел. Все они показались мне на одно лицо: черные усы, сухие, костистые лица, широкие плечи, непокорные шевелюры, чуть тронутые на висках сединой. Что ж, разглядеть каждого из них я смогу после их ареста, на допросах. Передо мной были враги, быть может, поэтому они казались мне на одно лицо и к тому же сильнее, чем были. Неукротимые в своей враждебной слепоте.