Чекисты. Книга первая

Это была обычная школьная тетрадь в линейку, в серо-голубой обложке. Настолько обычная, что никто из нас поначалу не обратил на нее внимания. Но вот генерал Дроздов открыл ее первую страницу, и мы прочитали:

“Прошу советских патриотов хранить эти записи и, в случае моей гибели от рук врагов Родины — немецких фашистов, с приходом Красной Армии передать их соответствующим органам. За что я и наша Родина будут вам благодарны”.

А на соседней странице очень твердым, очень спокойным и очень аккуратным почерком, как будто речь шла, скажем, о составлении списка на зарплату, было написано:

“Завербованы и переброшены в СССР немцами”.

И дальше восемьдесят семь фамилий, имен, отчеств и адресов предателей и шпионов.

— Если бы “Максим”, которому принадлежала тетрадь, сделал только это, то и тогда он мог бы считать свое задание выполненным, — негромко и чуть торжественно произнес генерал.

— Что же это за тетрадь? Как попала к вам, кто ее хозяин? Жив ли он?

— Постараюсь ответить на все вопросы. Придется рассказать целую историю. Речь идет не о детективе, а об обыденной чекистской работе.

О людях, про которых я буду рассказывать, в годы оккупации в Киеве ходили легенды. Но в силу особенностей разведывательного дела знают о них лишь немногие. Думаю, что вы будете первыми, кто услышит всю правду о “Максиме” и его группе. Эту историю можно было бы назвать “Два года над пропастью”. Такой заголовок в какой-то степени отразил бы трудности и опасности, которые пришлось перенести группе советских разведчиков-чекистов, действовавших глубоком тылу врага, их удивительное мужество, их презрение к смерти.

С чего начинается рассказ о разведчике? С его детства? У Максима оно прошло где-то под Борисполем. Рос без отца. Батрачил, учился в школе, слесарил в МТС и никогда не помышлял о разведывательной работе в тылу врага.

А может быть, рассказ о Максиме следует вести с той минуты, когда вступил он в первое соприкосновение с врагом? Но и это было бы не совсем правильно, потому, что ей предшествовали годы учебы, пограничной службы, чекистской работы, смысл которой и заключался в том, чтобы первые минуты в тылу врага не отличались от всех других. Чтобы и тут разведчик чувствовал себя, ну, пусть не совсем, как дома, но все же более или менее спокойно. Вот почему я бы начал с того дня, когда Иван Кудря стал “Максимом”.

Произошло это в первых числах августа 1941 года в Киеве. Немцы находились уже километрах в ста от столицы Украины. Кудрю вызвал полковник Славченко — один из руководителей НКВД Украины.

— Как вы смотрите, Иван Данилович, — спросил он, — если мы оставим вас в Киеве?

— Я согласен, — без колебаний ответил Кудря. — В Киеве я работаю недавно, и меня здесь мало знают.

— Мы хотим перед вами поставить сложные задачи. Справитесь?

— Я коммунист, — сказал Кудря.

— Другого ответа я и не ожидал от вас, — сказал полковник и добавил: — Товарищ Максим.

Так Иван Кудря получил новое имя. С того дня он перестал посещать наркомат, снял форму, стал носить украинскую сорочку и шляпу, запустил усы — словом, изменил свою внешность.

Незадолго до оставления Киева в доме № 16 по Институтской улице появился Иван Данилович Кондратюк. Хозяйка квартиры — Мария Ильинична, у которой он остановился, объяснила соседям, что он преподаватель украинского языка и литературы из Харьковской области, с ним она познакомилась в Сочи в 1939 году во время отпуска. Два года вела с ним переписку и вот теперь собирается выйти замуж. Он холостяк, а у нее, как знали соседи, муж был расстрелян в 1937 году.

Кондратюк был, что называется, парень хоть куда: чернобровый, с вьющимися волосами, блестящими черными глазами, стройный — настоящий украинский хлопец! Правда, небольшие усики чуть старили его, но это не мешало девушкам поглядывать в его сторону. Словом, за такого парня надо было не идти, а бежать замуж.

Кондратюк боялся, что его могут призвать в армию, поэтому в Киеве почти не бывал, а прятался где-то у знакомых. Отец его, священник, был репрессирован несколько лет назад. Жил он без прописки и только после того, как из города эвакуировались соседи этой женщины, смог находиться у нее.

И Кондратюк, и его невеста не торопились уезжать из Киева. Больше того, даже могло показаться, что они ждут прихода немцев.

Был в этом доме еще один человек, который не очень скрывал своего нетерпения и радовался каждому продвижению немцев, — Яков Данилович Лантух, шеф-повар по профессии, предатель по призванию. Это был единственный сосед, с которым Кондратюки водили дружбу.

— Эх, Ваня, — говорил иногда Лантух, — и заживем же мы с тобой скоро.

Этот тип был благодарен Марии Ильиничне за то, что она помогла ему увильнуть от призыва в армию, уговорила знакомого из райвоенкомата подождать.

Кондратюки запасались продуктами, скупали муку, консервы, сахар, крупу и по ночам прятали в кладовке на антресолях. Лантух тоже принимал в этом участие. Кто-кто, а он-то умел припрятать съестное.

— Теперь достать бы литров десять подсолнечного масла, — говорил он, развалившись вечером на диване у Кондратюков. — Я бы спрятал его в баке для воды.