Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

В том же марте 1938 г. еще одним соратником Жабрева был Владимир Евгеньевич Лелонг, родившийся в 1903 г. в семье рабочего в г. Славяносербское на Донбасе. Он считал себя русским, с 1920-го по 1928 г. работал телеграфистом в Дебальцево и Кадиевке, а в 1929–1932 гг. — формовщиком на Енакиевском металлургическом заводе. Здесь он вступил в партию, стал сотрудником отдела кадров, затем редактором заводской многотиражки. В 1934–1937 гг. избирался парторгом цеха на металлургическом заводе[1468]. Сохранились документы, которые свидетельствуют, что в это время он сотрудничает с органами НКВД, выдумывая клеветнические показания от имени коммунистов, например члена партии Тучина. Когда тот отказался подписывать, Лелонг заявил: «Это враг, подписывать не бойся, его все равно расстреляют, а тебя никто вызывать не будет»[1469]. Парторг не стеснялся использовать свое положение в целях обогащения. Не пользовавшегося авторитетом руководителя в 1937 г. не избрали на этот пост, но направили работать инструктором парткома завода. В начале 1938 г. по мобилизации ЦК КП(б)У Лелонга послали в органы НКВД и назначили сначала помощником начальника отделения 3-го отдела Каменец-Подольского УНКВД (приказ НКВД УССР № 114 от 1 апреля 1938 г.), начальником отделения 3-го отдела. С мая 1938 г. он стал секретарем парткома УНКВД, а затем начальником отдела кадров[1470]. Опытный Жабрев понимал возможности дополнительного контроля сотрудников по линии парткома управления.

Все эти люди в 1938 г. продолжали осуществлять массовые репрессивные операции в двух пограничных областях Украины. Кораблев позже свидетельствовал: «Все ориентировки НКВД в 1937 и 1938 гг. указывали на обширные формирования шпионских резидентур польской и германской разведок, и поэтому считалось практически, что для того, чтобы арестовать поляка, немца, для ареста лиц этой категории требуется меньше материалов, чем для ареста других национальностей, т. е. определенный национальный подход в этом вопросе, безусловно, был, и его прививали руководящие директивы НКВД СССР и НКВД УССР»[1471]. Получая такие установки от чекистского руководства, Кораблев поставил «на конвейер» аресты и расстрелы. Он потребовал от сотрудников немедленно усилить разоблачение «украинское националистическое подполье» и ликвидировать другие «шпионско-диверсионные резидентуры»[1472].

В марте 1938 г. для проведения арестов были созданы чекистские следственные группы в Гайсине, Жмеринке, Могилев-Подольском, Тульчине. В остальных районах ответственность за репрессии возложили на райотделы. С 22 марта количество признаний арестованных начало расти, а областная «тройка» (И. Кораблев, секретарь обкома И. Спивак, областной прокурор Я. Тернивский) перешла на ежедневную работу. 7 апреля Кораблев доложил А. Успенскому, что в области арестовано 2500 человек, но по полякам, румынам и другим национальным категориям репрессии только разворачивались. Через 20 дней Кораблев попросил об увеличении лимита репрессируемых на 300–500 человек. На это ему предоставили лимит в 400 человек по первой категории (расстрел)[1473].

В апреле — мае 1938 г. одной из главных стала операция по Польской военной организации (ПОВ). В районы послали оперативные группы чекистов, которые на основании данных райотделов НКВД или выдуманных чекистами составили оперативные листы на лиц, подлежавших аресту. Например, Кораблев во время приезда в Жмеринский райотдел НКВД потребовал список поляков, проживающих в районе. На этом списке сделал отметки «арестовать» всех поляков среднего возраста. Кроме этого, отдал распоряжение затребовать от спецчастей предприятий и учреждений списки на поляков, немцев и латышей. Третий отдел УНКВД по этим спискам произвел аресты. Чекисты сразу применяли методы физического и психического воздействия, чтобы получить признания во «вражеской» деятельности. Руководство их настраивало: «С врагами шутить не будем. Если два-три сдохнут, страшного ничего не будет, отвечать никто из вас не будет, отвечу я своей головой и своим партийным билетом»[1474].

Обычной практикой стали групповые допросы, применялись нечеловеческие пытки и издевательства над людьми. Опергруппой, которая работала в Жмеринском районе, за апрель-май 1938 г. было арестовано больше 100 человек, на которых не было никаких компрометирующих материалов[1475]. Подобная практика использовалась в облуправлении НКВД. Каждый вечер Кораблеву докладывали о, количестве протоколов «сознавшихся». Затем он вез материалы на «тройку», где утверждались расстрельные приговоры. Они немедленно приводились в исполнение в здании гаража областного УНКВД, где звуки расстрелов и крики жертв глушились шумом работавших моторов автомашин. На них грузились трупы, которые прятали через 300–400 метров в парке или за 2 км на кладбище по улице Лесной.