Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

Давлианидзе упорно настаивал на том, что у него не было контрреволюционных намерений и что он лишь исполнял приказы сверху, однако некоторые свидетели на суде оспорили его утверждения о том, что он не избивал арестованных и не отдавал приказаний избивать. По их словам, Давлианидзе лично бил их во время допроса, в том числе и рукояткой пистолета[1986]. Да и сам Давлианидзе признал, что применял насилие, по приказу из Москвы, в отношении трех русских инженеров, арестованных в Верхней Сванетии[1987]. Его бывший сослуживец Кримян заявлял, что Давлианидзе отличался «исключительной свирепостью при избиениях арестованных»[1988]. И другие бывшие сотрудники НКВД обвиняли Давлианидзе в том, что он отдавал им устные распоряжения бить арестованных[1989]. По словам одного из них, Давлианидзе пенял ему, что «били [арестованного] мало, добейте его до конца»[1990]. Сам Давлианидзе признался несколько раз, что писал резолюции типа «крепко допросить», но в показаниях на суде неоднократно настаивал, что с его точки зрения это означало лишь «тщательно допросить». Несколько человек из его бывших подчиненных (Галаванов и Лазарев) оспорили это, утверждая, что они понимали такие резолюции как приказ применять насилие, и все их сослуживцы понимали это таким же образом[1991]. Против Давлианидзе свидетельствовали и его собственные слова на предварительном следствии, когда он объяснил, что «крепко допросить» означало избить арестованного[1992]. К концу суда Давлианидзе вынужден был признать, что в ряде случаев применял физические меры воздействия[1993]. На одном из допросов, который он проводил во время службы в Транспортном отделе Закавказской железной дороги, Давлианидзе заявил задержанному, что для него он, Давлианидзе, является и судом, и трибуналом, и что захочет, то с ним и сделает[1994].

Более существенно, однако, то, что Давлианидзе был вынужден признать халатность и небрежность при подписании десятков ордеров на арест и обвинений без достаточных доказательств вины, сказав, что его ошибка состоит в том, что он «подписал обвинительные заключения по недоследованным делам»[1995] и что он признает себя виновным «в том, что дал свое согласие на обвинительном заключении […] не имея достаточных обвинительных материалов»[1996].

В ходе суда возникли разногласия по вопросу о роли должностных лиц НКВД, которые проводили расследования и представляли дела в специальные трибуналы — «тройки», состоявшие из прокурора, представителя коммунистической партии и сотрудника НКВД и выносившие окончательные решения по приговорам. Давлианидзе и некоторые из его бывших коллег по НКВД настаивали на том, что «тройки» не советовались со следователями при вынесении приговоров и не спрашивали мнения следователей по делам арестованных[1997]. Однако бывший нарком внутренних дел Грузии А.Н. Рапава, неоднократно входивший в состав троек, в своих показаниях, зачитанных на суде над Давлианидзе, утверждал: «Сначала мы спрашивали мнение у следователя, додожившего дело, а затем кто-нибудь из членов тройки предлагал меру наказания. Случалось, что я первым предлагал меру наказания»[1998]. Это заявление сразу же поставило под сомнение утверждение Давлианидзе о его непричастности к вынесению приговоров по сотням утвержденных им дел. А тот факт, что он подписал так много ордеров и разрешений на арест и проведение следствия, не мог не повлиять на мнение суда, поскольку продемонстрировал, что у Давлианидзе было гораздо больше власти в принятии решений, чем он признал на суде.

В результате 31 октября 1957 г. Давлианидзе был признан виновным по всем статьям обвинения и осужден на 25 лет исправительных работ с конфискацией имущества и лишением всех государственных наград и званий. Он умер около десяти лет спустя, в августе 1967 г., находясь в заключении в Дубравном ИТЛ в Мордовской автономной республике.

Заключение