Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

Согласно заключениям НКВД СССР, «для того, чтобы от арестованных быстрее получить показания, в помещении РО НКВД в комнате 21 под руководством Борисова и Томина была организована так называемая “лаборатория”, работой которой ведал бывш. нач. Маньковского РО милиции Петров Г.Н., на эту так называемую “лабораторию” Борисовым и Томиным было возложено добиваться от арестованных признания о их якобы контрреволюционной деятельности, не останавливаясь ни перед какими жертвами. Несознавшихся арестованных почти не было. По указанию Борисова и Томина все арестованные подвергались первоначальному допросу в комнате 21. На допрос вызывали в комнату одновременно по 20–30 человек. Перед допросом Петров получал от Борисова и Томина списки арестованных, подлежавших допросу, в которых указывалось, какие показания должен дать тот или иной арестованный: кто его завербовал, в какую контрреволюционную организацию и кого он в свою очередь завербовал. Огласив предъявляемые к (sic)

арестованному обвинения, Петров ставил вопрос: “кто будет писать показания, подними руку”. Некоторые арестованные, боясь подвергнуться пыткам и издевательствам, писали собственноручные показания. К арестованным, не желавшим дать требуемых от них показаний, Петров с неоднократным участием Томина применяли физические меры: избивали, заставляли простаивать беспрерывно по 10–15 суток, устраивали так называемые “концерты”, принуждали арестованных друг друга избивать, петь и танцевать, применяли метод так называемого “термометра” — вкладывали арестованному палку подмышку и заставляли держать, а затем избивали. Как следствие всех этих извращений, явился результат массовых ложных вымышленных показаний»[134]

. Главным «помощником-лаборантом» в комнате № 21 был сотрудник органов госбезопасности Григорий Николаевич Петров, которого с указанными выше лицами судили на втором и третьем судебных процессах.

Далее в своих документах НКВД СССР обращался к еще одному из двух основных обвинений, а именно — нарушениям революционной законности, которые происходили в застенках расстрельных камер. В частности, указывалось, что Самуил Моисеевич Абрамович, начальник тюрьмы в Умани и третий из главных обвиняемых, руководил расстрельной командой: «Кроме грубого извращения в следственной работе, с санкции Борисова и Томина в бригаде по приведению приговоров в исполнение над осужденными, старшим которой являлся бывш. нач. Уманской тюрьмы Абрамович (арестован), имело место мародерство, хищение ценностей осужденных. Денежные суммы, подлежавших (sic)

расстрелу, перед приведением приговоров в исполнение изымались Абрамовичем, которые присваивались им. Таким образом, было присвоено денег 42.485 руб. Из этих денег, с ведома Борисова и Томина, Абрамович неоднократно выдавал участникам бригады по 30–40 руб. Также неоднократно из этих денег Томин получал от Абрамовича крупные суммы для личного пользования. Ценное имущество осужденных, пальто, костюмы, сапоги и др. присваивались Абрамовичем, Щербиной и др. Особенно в этом отличался Щербина. Абрамович в присутствии Томина стволом револьвера из рта расстрелянных выбивал золотые челюсти, золотые зубы и различные протезы»[135]

.

Оставшиеся обвинения, по сравнению с названными выше, казались пустяковыми. Леонид Семенович Щербина (бывший оперуполномоченный Особого отдела ГУГБ НКВД 99-й стрелковой дивизии), который упоминался в связи с мародерством в расстрельных камерах, был к тому же обвинен в интимной связи с женой заключенного, а Томин — в нарушении процедуры обыска в тюрьме в Тирасполе. Абрамович в дополнение ко всему обвинялся в нарушении секретности расстрелов, а руководство Уманского РО НКВД — в смерти четырех заключенных от удушья по причине перенаселенности камер[136].

Шестым обвиняемым по «уманскому делу» проходил шофер местного НКВД, Николай Павлович Зудин, который «работал» преимущественно на расстрелах. Он также обвинялся в хищении имущества расстрелянных и, согласно официальному отчету, присвоил «не более 200 руб.», пять пар сапог, кожаный пиджак и три пары нижнего белья[137].