Чекисты, оккультисты и Шамбала

Время от времени в гимназии проводились различные внеклассные мероприятия, что особенно оживляло довольно однообразный быт пансионеров. Специально приглашенные лица или сами преподаватели (чаще всего это был учитель физики Г. И. Иванов) выступали с познавательными лекциями, сопровождавшимися демонстрацией «туманных картин» (т. е. диапозитивов). Так, в 1898–1901 гг. Барченко имел возможность прослушать лекции о путешествиях Нансена, об Альпийских и Кавказских горах, об Абиссинии, о Солнечной системе и строении Земли, о землетрясениях и вулканах, о кометах и т. д. Гимназисты также совершали образовательные экскурсии по окрестностям Петербурга. Кроме этого, устраивались ученические музыкально-литературные вечера, коллективные читки пьес известных драматургов (например, читали комедии А. Н. Островского). В 1898 г. в гимназии возник любительский оркестр балалаечников — по примеру необычайно популярного в ту пору оркестра русских народных инструментов В. В. Андреева. А годом позднее гимназия торжественно праздновала столетие со дня рождения А. С. Пушкина.

Мы не случайно так подробно останавливаемся на гимназических годах Барченко, ибо многое из усвоенного им в тот период — в стенах С.-Петербургской 2-й гимназии — он возьмет во взрослую жизнь и с успехом использует при создании своего «трудового братства».

Рис. 2. Барченко

Александр Барченко окончил гимназию весной 1901 г. Вместе с ним ее окончили еще 40 человек, среди которых было шестеро медалистов — двое золотых и четверо серебряных[40]. В том же году он поступил в Военно-медицинскую академию, в которой, правда, проучился только один академический год. Затем перевелся на медицинский факультет Казанского университета, где слушал лекции два года (в 1902–1904 гг.), а оттуда в Юрьевский (бывш. Дерптский, ныне Тартуский) университет. Здесь его занятия продолжались лишь один семестр — до начала 1905 г.[41] В составленной много лет спустя краткой биографической записке Барченко почему-то назвал лишь два последних университета, в которых ему довелось учиться, — Казанский и Юрьевский, утверждая, что слушал там лекции два с половиной года[42]. К этому времени Барченко уже обзавёлся семьёй — жену звали Александра Шубина (р. 1880), и от неё в 1904 г. у него родился сын, которого назвали в честь отца Барченко Василием. Брак этот, однако, вскоре распался, и жена с сыном уехали в Москву[43].

Таким образом, в течение трех лет Барченко трижды менял альма-матер. Это его «непостоянство» скорее всего можно объяснить материальной нуждой — отец не помогал ему деньгами, и Александру, очевидно, приходилось зарабатывать — чтобы содержать семью и оплачивать учебу — в вакационное время, как это делали другие необеспеченные студенты. Существовала, правда, возможность получить освобождение от платы за обучение, но этого было нелегко добиться, как свидетельствует учившийся в Юрьеве в те же годы знаменитый в будущем хирург Н. Н. Бурденко.

Свой уход из Юрьевского университета сам Барченко объяснял «неимением средств», но была, как кажется, и еще одна причина — русская революция. В начале 1905 г. студенческие волнения охватили многие университетские города России, в том числе и Юрьев, этот главный научно-просветительный центр Лифляндской губернии, «Афины на Эмбале». В городе происходили массовые демонстрации, звучали революционные песни и лозунги, призывавшие к свержению самодержавия и созыву Учредительного собрания. В этой обстановке занятия в университете в 1-м семестре 1905 г. не начались в положенный срок, и начальство было вынуждено официально объявить о закрытии университета[44]. Здесь напрашивается вполне уместный вопрос об отношении студента-медика Барченко к революции. Два десятилетия спустя, в 37-м, на допросе у следователя, припоминая «революционные годы» в Юрьеве, Александр Васильевич откровенно заявит, что принципы «общечеловеческого», «абсолютной морали» и т. д. ему были «несоизмеримо ближе и понятнее, чем классовая сущность происходивших революционных событий». «Это отклоняло меня от связей с левым студенчеством и толкало к общению с совершенно чуждой революции средой»[45].

В связи с этим он особо упомянул имя одного из своих юрьевских наставников — профессора римского права А. С. Кривцова.