Чекисты

Петерс сказал, что дело очень серьезное, и от ответов господина Локкарта многое зависит в установлении истины, облегчится и положение самого дипломата. Он спросил англичанина, кто приходил к нему в середине августа от латышей? Локкарт подтвердил, что действительно, кто-то приходил, кажется, некий Смидхен, разве всех упомнишь; в России принято свободно ходить в дома, и он, Локкарт, хотел бы не противоречить этому доброму обычаю взаимоотношений…

— Это ваш почерк? — Петерс указал на бумагу, лежавшую на столе, подвинув ее ближе к дипломату. Локкарт подумал, что это, вероятно, единственная бумага, написанная его рукой и попавшая к чекистам — удостоверение, выданное Шмидхену, — и, сопровождая свои слова легким жестом, пояснил:

— Не вижу в этой бумаге никакого криминала: латыши попросили пропуск к англичанам, я и написал. И только всего.

Локкарту было задано еще несколько вопросов, и разговор как бы иссяк. Петерс попросил Локкарта подписать данные им показания. Тот словно опомнился, сделать это категорически отказался, сославшись на свое положение дипломатического представителя.

Петерс улыбнулся.

— Знали ли вы Каплан? — спросил он Локкарта. Тот ответа не дал, потребовал избавить его от «незаконного и унизительного» допроса.

— Где Рейли? — Англичанин удивился, что это имя известно ЧК, но одновременно обрадовался: вопрос «где?» означал, что «Лисица» (этой кличкой Локкарт любил называть Константина) скрылась. Локкарт не ответил.

Какой-то момент Петерс и Локкарт пристально рассматривали друг друга. Локкарт запомнит Петерса: белая косоворотка, грива волос с проседью аккуратно зачесана. Потом в своей «Исповеди» Локкарт напишет: «Он не пытался заставить меня отвечать угрозами, а только уставился на меня взором».

— Господин Локкарт, не могли бы вы сказать, что было темой разговора 25 августа в американском консульстве?

«Оказывается, чекисты пронюхали и это», — подумал теперь уже несколько тревожно консул. Но и этот вопрос, как представлялось Локкарту, он легко мог повернуть в свою пользу.

— О совещании в американском консульстве вам проще спросить у самого консула Америки Пуля. А впрочем, встречи дипломатов дружественных стран — это обычная практика. Если вам известно, как вы сказали, о встрече 25 августа, то вам должно быть известно и то, что консул его величества там не присутствовал, что, откровенно скажу, означает, что совещание было малозначительным, рутинным.

Петерс ничего не сказал, лишь посмотрел на торжествующе вздернутый подбородок консула. Кое-какое алиби предъявлено — говорила поза дипломата. В комнате Петерса повисла тишина, и было такое впечатление, что хозяин этой комнаты все свои аргументы выложил. Все так бедно и так тщетно! Впечатление Локкарта, по правде говоря, было обманчиво — не все предъявил Петерс; заместитель Дзержинского уже был достаточно опытен, ему важно было проверить, на что способен этот дипломат, насколько он уверен в своих действиях. ВЧК интересовала не только анатомия свершавшегося преступления, но и то, как оценивает события один из его участников.

В общем, разговор закончился. Локкарта увели. Англичанин смог кое-что подытожить: Рейли следы замел, дай бог, основательно; о Шмидхене чекист спросил, но, можно думать, что и тот ускользнул из рук ВЧК. Особенно Локкарт был доволен своей находчивостью. Ведь когда его привезли на Лубянку, он вдруг обнаружил, что с ним, в его кармане, оказалась так некстати записная книжка с тайными шифрами и пометками о различных выплаченных суммах. Локкарт мгновенно тогда решил, что делать. Попросился в отхожее место. Воды в московской канализации вследствие всеобщей разрухи часто не бывало, но Локкарт, как он считал, был везуч, и, словно подтверждая это, свершилось воистину чудо — он потянул ручку, и порванный, сброшенный в унитаз компрометирующий материал был моментально смыт. (Потом консул даже печатно будет расписывать свою догадливость как подвиг).

Петерс, пережив еще одну бессонную ночь, был далек от воодушевления, особенно потому, что утро началось с того, что ему пришлось объявить Локкарту, что тот свободен. (На освобождении настояли Я.М. Свердлов и Г.В. Чичерин, учитывая право англичанина на экстерриториальность. Петерс возражал, но спорить было напрасно…) Дипломат криво усмехнулся и сказал Петерсу:

— Господа чекисты — мастера насилия, но далеко не мастера своего дела.

Дул мокрый ветер. Локкарт отыскал извозчика и поехал к себе. На улицах было немноголюдно, на перекрестках выделялись вооруженные патрули. Он вернулся вроде бы и победителем, но усталым и в отвратительном настроении. Побрился, принял ванну, сменил белье. Подошел к столику, отобрал большевистские газеты, стал их читать, а прислуга приготовила консулу кофе. От прислуги он узнал, что арестовали Муру. Настроение испортилось окончательно.