Челюскин. В плену ледяной пустыни

В процессе спасения погибло людей едва ли не больше, чем было на борту «Италии», один только Амундсен чего стоил. Пять стран искали пропавшую экспедицию, а нашел их советский ледокол «Красин». Из похода моряки вернулись героями мирового масштаба.

После неудачного рейда «Италии» советскому правительству стало ясно – Арктика у нас под боком, но лапы к ней тянут другие, пора осваивать свои законные территории. Отто Юльевич Шмидт, давно радевший за идею освоения морского пути по Ледовитому океану, почуяв благодатное время, стал еще громче выкрикивать свой призыв: «Открытие Северного пути – это новые возможности развития нашего хозяйства и укрепление нашей обороны!»

Воронин поглядел в круглое отверстие иллюминатора. На палубе, гордо расставив крылья, вновь стоял гидросамолет Бабушкина, бортмеханик обходил его, пробовал надежность строп и противооткатов, поправлял брезент на любимом детище.

Воспоминания никак не отпускали Воронина: если бы тем летом судьба сложилась по-иному и ледокол «Седов» не затерло бы в Баренцевом море, имя этого судна могли бы передавать из уст в уста иностранные газеты и люди всего мира.

– Капитаном «Красина» мне не быть, – уныло проговорил Воронин вслух. – В нынешней истории я, скорее, капитан «Италии».

7

Минул очередной день похода. И снова Промов и его друзья маялись от предстоящего вечернего безделья. Борис знал, куда пойдет, если вдруг Семин не устроит очередного комсомольского заседания или не соберет лекторий. Дружба с Яшкой открывала ему непринужденный путь в плотницкий кубрик.

Журналист не мог позвать туда всю компанию, это выглядело бы неловко, вроде экскурсии: вот спустились цивилизованные люди в пещеру поглядеть на морлоков. Во всяком случае, Промов опасался, что плотники именно так и подумают, если их творческая ватага завалится всем составом.

Яшка сразу понравился журналисту: типичный молодчик, родившийся перед самой Германской войной, старого режима почти не помнивший, для него Страна Советов – вечная и незыблемая родина, а не молодая, едва оперившаяся республика. Веселила Бориса крестьянская непосредственность Яшки и его прямота. В первый день на судне плотник, заметив Шмидта, вполголоса произнес:

– Гляди какой, башка наверняка умная.

– С чего вы взяли? – расслышал проницательный Шмидт и приостановил свой бег.

– Ну, как, – замялся Яшка, – по обличию.

– А, вы про бороду? – схватился обеими руками за густую растительность на своем лице Отто Юльевич. – Так в том нет моей заслуги, она сама по себе растет, – и скрылся в надстройках корабля.

Промову случилось в тот момент быть рядом, он едва удержался от смеха. Шмидт хоть и был породистым интеллигентом, славился своей демократичностью. Он знал народ, любил его и никогда бы не обиделся на слово «башка» или что-то подобное. Борис тут же познакомился с Яшкой, без укора стал объяснять некоторые нормы приличия.

В другой раз Шмидт снова попался Яшке на пути, и тот приостановил его заготовленным вопросом:

– Отто Юльевич, я вот давно спросить хочу, вы не родственник Кольке Шмидту из нашей Вохмы?

Шмидт быстро нашелся:

– Самый прямой родственник, я его племянник.

Шмидт шутил над Яшкой без всякого издевательства. Он вполне понимал, что сосед Яшки – Колька Шмидт – для него ближе, нежели далекий Отто Юльевич, со всей своей всемирной известностью. Для Яшки так выглядел мир: есть Колька Шмидт, радиолюбитель из соседней Вохмы, с кем он встречался на Первомай и видел его на других праздниках; и есть Отто Юльевич, полярник и исследователь, однофамилец знаменитого Николая Шмидта.

По журналистской своей специальности Промову приходилось знать о Шмидте многое. Яшка сошелся с ним еще и на этой почве, расспрашивал про начальника экспедиции:

– А кто ж он по крови? Немец, небось?

– Кажется, все-таки латыш, – неуверенно отвечал Борис. – Образованнейший человек, ты с ним поаккуратней, Яков: две гимназии с золотой медалью за плечами и университет, приват-доцентом в Киеве был.

Яшка в научных степенях и званиях ничего не понимал, но приятелю своему новому верил – раз Борька добавляет в голосе значительности, значит, за Шмидтом сила. Промов старался поделиться с плотником понятной для него информацией:

– С восемнадцатого года Шмидт в партии, два года членом ЦК был.

Промов хотел заметить, что с первых дней революции Шмидт возглавлял Управление по продуктообмену Наркомата продовольствия, но умолчал, зная, что у крестьян природная ненависть к хлебным должностям, принимавшим решения о продразверстке, даже у таких молодых, как Яшка, годы военного коммунизма почти не помнивших. Сказал вместо этого очередную вещь, добавившую Шмидту Яшкиной симпатии:

– В то лето, когда твой сосед из Вохмы принимал сигнал с потерпевшей крушение «Италии», Отто Юльевич совместно с немцами в горы лазил, была такая советско-германская экспедиция на Памир от Академии наук СССР. Выше облаков люди взбирались…

Взор Яшки горел, авторитет полярника-Шмидта явно перевешивал авторитет Шмидта-радиолюбителя:

– А как у него в семейной жизни? Женка там, детвора? Тут небось он тоже – парень без прома`ха?