Челюскинская эпопея

— Вот к чему ведут разыгрывания и насмешки, — наставительно проговорил Семёнов.

После завтрака все были вызваны на работу к бараку. Две половинки его разошлись вдоль трещины метров на двадцать. Разрезанные стены и открытая его внутренность с нарами и столом, на котором были разбросаны вещи, производили впечатление театральной обстановки. Вокруг валялись груды вытащенных вещей, ложки, чайники, поварёшки и прочая хозяйственная утварь. Прежде всего оттащили в сторону один из спасательных вельботов, нависший кормой над трещиной. Потерпевшим «крушение» помогли перенести вещи в лагерь» (Хмызников, 1936, с. 160–161).

Помимо жизнеобеспечения лагеря, с его тяжёлой повседневностью продолжалась работа на аэродроме, которая, по П. П. Ширшову, проходила следующим образом: «У нас всего три бригады. В каждой бригаде две–три палатки. По палаткам удобнее выходить на работу и удобнее в отношении еды. Моя бригада вторая — состоит из моей палатки, барака, палатки Тойкина и Мартисова и, наконец, двух «кустарей–одиночек»… В первой бригаде числятся палатки машинной команды и строителей. Бригадир — Толя Колесниченко… В третьей бригаде боцмана Загорского — палатки матросов и кочегаров…

Четыре километра бугристых ледяных полей, торосов и опять полей. За много дней существования лагеря дорога крепко утоптана, в грядах торосов пробиты широкие ворота, на поворотах поставлены флаги. В кожаных куртках, стёганых ватниках и ушастых шапках быстро идут девятнадцать человек. Звонко скрипит под ногами снег и визжат полозья. Пять человек, очередная «упряжка», тащат тяжёлые нарты. У следующего флага их сменит другая «упряжка». Солнце поднялось уже высоко. Весёлыми, ослепительно белыми кажутся торосы. Крепкий мороз пощипывает щёки, упругой бодростью наполняет тело… Идущие впереди остановились. Подошли остальные. Поперёк дороги чернела полоса воды. В морозном воздухе над ней клубился лёгким воздухом пар. Пришлось свернуть с дороги в поисках переправы. Нарты потащили по торосам вдоль трещины, проваливаясь по колено в снегу. Наконец трещина сузилась до метра с небольшим. Кое-как переправились.

За грядой торосов началась ровная площадка аэродрома; в углу аэродрома стоял домик–палатка с деревянной дверью, пролезть в которую можно только согнувшись пополам. Над дверью дощечка с выжженной надписью «Аэропорт 68с. ш. 172з. д.». Здесь живут наши аэродромщики Погосов, Валавин и Гуревич. По бокам аэродрома тянутся две линии пёстрых сигнальных флагов с «Челюскина». Они ограничивают прямоугольник в четыре метра длины и сто — ширины. За флагами со всех сторон видны гребни торосов и торчки ропаков. По белой скатерти аэродрома рассыпаны бесчисленные следы ног. Двумя широкими полосами протянулись во всю длину площадки следы лыж самолёта Ляпидевского…

Под звонкими ударами ломов брызжут осколки и откалываются большие куски прозрачного льда. Разбитые глыбы льда увозят далеко за сигнальные флаги, за пределы аэродрома. Отдельные куски разбиваем деревянными колотушками на месте, так как весь лёд всё равно не вывезти. Лопатами счищаем бугры снега и разрыхляем твёрдые заструги, оставшиеся от недавней пурги… Четыре часа работы и там, где торчали льдины, теперь лежит ровным слоем раздробленный лёд. За палатками среди ропаков уже мелькают чёрные фигуры людей. Это бригада Колесниченко… Сегодня они работают во вторую смену. Им предстоит расчищать ропаки в другом конце аэродрома, где тоже было торошение. С пустыми санями быстро возвращаемся домой, в лагерь. Вот последний поворот дороги, вдали за ропаками виднеются крыши домиков–палаток. Над ними вьются дымки, обещая заслуженный отдых в тёплой палатке, ставшей теперь такой уютной» (1936, с. 168–169).

Грубой физической работой в арктической экспедиции не удивишь ни будущего академика, ни матроса с погибшего судна, перед Арктикой все равны. Но порой Арктика, испытывая человеческое терпение, не только обрекает полярника на долгое ожидание, но и лишает его возможности активной деятельности, заставляя в разгар полярной ночи или буйством метелей отсиживаться в тесном жилье. Известно, что безделье почти всегда опасно для зимовщиков, порождая духовную апатию и равнодушие к происходящему, чего не было в лагере Шмидта, в значительной мере благодаря его руководителю, которого хватало не только на руководство разношерстной «командой», но и на проведение философских семинаров и обучение желающих иностранным языкам. Но об этом подробнее в следующем разделе.