Челюсти пираньи

Он что-то крикнул, появились двое его помощников.

– Отнесите его в подвал, – приказал он.

Меня взяли за руки и за ноги и поволокли вниз. Я знал этот подвал, в свое время я внимательно его изучал, как и весь остальной дом. Никаких надежд выбраться оттуда у меня не было.

Меня втолкнули в темное душное помещение и заперли. Но долго наслаждаться одиночеством мне не позволили, буквально минут через пять дверь отворилась, и появился мой мучитель.

– Как тут тебе? Вроде бы не очень. Хочешь наверх? Позвони ей.

Я молчал.

– Язык проглотил или разговаривать разучился? Могу научить. Ну что? – Он протянул мне телефон.

Я отрицательно покачал головой.

На меня обрушился град ударов. Я попытался уклониться и даже ответить тем же аргументом, но мой противник был настороже и отбил мои попытки перейти в контрнаступление. Его могучие удары легко пробивали мою защиту. Не прошло и тридцати секунд как я оказался на холодном цементном полу. А через минуты три я уже больше не чувствовал боли, так как перестал ощущать не только ее, но и все происходящее вокруг.

Но долго пребывать в сладостном небытие мне не дали, вылитое на меня ведро холодной воды вернуло мне восприятие действительности. А она оказалась мерзкой, как никогда, ибо я вновь увидел перед собой Зайченко.

– Нет желания позвонить?

– Нет, – с трудом разжал я разбитые губы.

Мой ответ вызвал у Зайченко довольную улыбку. И я понимал: почему?

Его удар оказался такой силы, что я пролетел через весь не такой уж маленький подвал и врезался в противоположную стену, стукнувшись вдобавок о ней головой. Следующим был пинок ногой мне в пах, затем последовали удары по животу, груди, лицу. Не было ни одной части моего тела, которое бы избежало побоев. Сперва я кричал и стонал, но затем затих, так как на такие действия уже не оставалось сил. Да из моего горла выходили только невнятные хрипы.

Время, место действия все потеряло для меня значение, все слилось в какой-то сплошной черно-кровавый кошмар. Зайченко периодически покидал меня, но ненадолго, через некоторое время он возвращался – и все возобновлялось. Впрочем, не совсем все, он вносил разнообразие в мои пытки, бил молотком по пальцам, рвал ногти, резал ножом кожу на груди, подвешивал меня на веревки к вбитому в потолок крюку и колотил по животу дубинкой. Однако через некоторое время пыл его слегка иссякал, и он делал небольшие перерывы.

– Не понимаю я тебя, – говорил он мне во время них, – зачем тебе это нужно? Вызови ее – и все твои муки разом кончатся. Ни одна баба не стоит таких мучений. У меня этого добра перебывало достаточно, и не была такой, чтобы ради нее я пожертвовал бы ужином. Не то что уж такое выносить. А ведь мы с тобой лишь в самом начале, это так, разминочка. Ей-то хорошо, сидит она где-нибудь в теплом местечке и плевать ей на то, что ты тут загибаешься. Ты молодец – крепкий мужик, но поверь мне, долго тебе это не выдержать. Никому это не удавалось. А были посильней тебя. Завтра хана тебе. Не будь идиотом.

Если бы я и мог, то все равно вряд ли стал бы ему отвечать, но я даже не был в состоянии открыть рот, так как губы у меня были разбиты и слиплись от запекшей на них крови.

Но в одном он был прав, я чувствовал, как таят во мне жизненные силы. Еще несколько часов таких истязаний – и, как только что выразился мой мучитель, мне в самом деле будет хана. Что же остается, последовать его совету? Достаточно сказать Саше, что они пытают Артура, – и она тут же примчится.

Как же несправедливо умирать тогда, когда жизнь стала казаться особенно привлекательной, когда великое чувство любви ярким солнцем осветила мое до сих пор жалкое темное существование, наполнила его своим теплом и светом. Но именно потому что пришла настоящая любовь, я вынужден выбрать смерть. Только так и не иначе я могу спасти свою любовь.

Казалось, что этот день мучений никогда не кончится, что природа по каким-то неведомым причинам решила нарушить ею же установленные законы и продлить его до бесконечности. Но к счастью это было все же не так – и он завершился. В подвал уличный свет не проникал, и единственный способ определить хотя бы приблизительно, который сейчас час, – эта была та активность, с который истязал меня мой палач. Она же явно шла на спад, по виду Зайченко было заметно, что его все сильнее тянет ко сну. Наконец сон окончательно вытеснил все его все другие желания и намерения.

– Завтра продолжим, – пообещал он. – Не думал, что ты такой упрямый, по виду не скажешь. Тем лучше, не люблю хлюпиков, раз вмажешь, всю жизнь готовы у тебя жопу лизать. Пойду, всхрапну. Так что спокойной ночи.

Подвал освещала лампочка, которую почему-то не выключили. Я лежал на полу. Тела я не чувствовал, как будто его вовсе у меня не было, оставалась только душа. Правда не совсем было понятно, в какой оболочки она пребывает, какие нити ее еще удерживают здесь, на этой ужасной земле. Я бы на ее месте давно бы покинул этот грешный и жестокий мир и летал где-нибудь там на небесах, не думая о том, что происходит здесь, на земле.