Челленджер

– Как это нет? К кому ж я в гости приехала? Ты есть! Это факт. Есть ты, есть камень, и дерево тоже есть. Всё оно есть.

– Только что ты сказала…

– Я сказала, что тебя не существует, но это не философская идея для умственного обсасывания. Возня вокруг этого вопроса лишь загонит нас в очередной тупик. Я хотела, чтобы ты ощутил, и в тот момент ты…

– Ощутил.

– Вот и отлично. И нечего переворачивать вверх тормашками, если не хочешь снова затеять бессмысленный бой и погибнуть за очередные "три ну". Тебя не нет! Ты очень даже есть, – проговорила она, акцентируя каждое слово, – это суперважный фактор.

– Но как это соотносится с тем монахом? – не уступал я, невольно начиная улыбаться.

– Илья, ау-у! Вопросы: "КТО ты есть?" и "ЕСТЬ ли ты?" различны по своей сути.

Я не выдержал и расхохотался.

– Это чрезвычайно важный момент, и нечего хихикать, – она тоже засмеялась. – Аксиома, understand?

– Yes, ma'am. I understand.[65]

– Есть мир вокруг, есть ты, есть Намерение, вы одно и тоже, и это всё есть. И когда разгоняешь ложных "я", истинный ты наконец получает возможность выйти на сцену. И ему всё понятно, как камню и дереву. Хочешь – не хочешь, спрашиваешь себя: "Кто ты есть?" или не спрашиваешь, так или иначе – ты есть, и чтобы видеть, достаточно смахнуть пыль. Желаешь увидеть камень – надо смахнуть с него пыль, желаешь себя – смахнуть пыль с себя. А не мучиться вопросам "Ой, где же я?".

– Да, но внутри столько голосов всяческих…

– Во-о-от… и когда на Востоке это засекли, они пригорюнились и сказали: "Блин, что ж такое, эти голоса так мешают…"

– То есть, ты предлагаешь хотя бы дисциплину навести в этом ансамбле песни и пляски имени товарища Ильи Диковского?

– Это они предлагают, а я предлагаю ещё покурить.

Мы закурили; я откинулся назад, подставляя лицо ветру. От ударного расширения сознания голова моя порядком опухла. Мысли были уже не совсем мысли, а какие-то тени обрывков, копошащиеся на илистом дне сознания.

– Кстати, ничего нового я ведь не рассказываю. Та же Библия о том же говорит.

– Библия? Да ладно, ты уже вовсе что попало мне заливаешь.

– Конечно, изначально – Танах[66], а за ним и Евангелие… Просто там это описывается на том пределе искренности, который граничит с пафосом – "Возлюби ближнего своего".

– А каким боком: "Возлюби ближнего"…

– Речь не о техниках и манипуляциях для его достижения, а о самом Намерении. Именно о нём, без культурно-социальных наслоений.

– Погоди, но чудеса, которые Иисус начудил, – это же манипуляция.

– Да, чудеса – довольно пошлая штука. На самом деле всё чудо. Небо, воздух, земля. Ты дышишь – это чудо, дым выдохнул – чудо.

Я проследил за клубящимися завитушками, влекомыми воздушным потоком.

– Между прочим, одна из двух нерешённых проблем физики.

– Что, дым?

– Турбулентное течение. Самолёты летают, а мы до сих пор ни черта толком не понимаем.

– Вот видишь – чудеса повсюду, а никто не замечает.

– Ну да, конечно. Но ты же понимаешь почему…

– Потому что думают не о том.

– Нет.

– А почему? Потому что привыкли?

– Да, потому что, когда сто раз видишь нечто, пусть даже самое расчудесное, оно уже не чудо. Когда ты была маленькой и впервые увидела дерево…

– Поэтому привычка – одна из самых ужасных вещей.

– Ужасно, прям-таки ужасно! Майя, так устроен наш организм: говоря со мной, ты не чувствуешь соприкосновения с камнем, на котором сидишь. Почти во всём, кроме боли, мы замечаем не сами ощущения, а их изменения – градиент. Представь, как бы ты спала, если бы всем телом постоянно чувствовала соприкосновение с матрасом, с пижамой, простынями, одеялом…

– Это защитная реакция разума.

– Это его свойство – вычленять из общего потока информации критичные сегменты. Вот ты легла и почувствовала соприкосновение, замерла – ощущение контакта растаяло, поворочалась, устраиваясь поудобней, – снова почувствовала, прекратила – ощущения исчезли. Сознание в каждый конкретный момент способно фиксироваться исключительно в одной точке, и даже когда ты думаешь о нескольких вещах сразу, на микроуровне, по-любому сосредотачиваешься то на одном, то на другом – поочерёдно.

– Да, именно. Но это свойство разума ограничивает бескрайний, удивительный мир до единственной точки.

– Такова наша природа. Если бы ты всё воспринимала, все тактильные контакты, звуки, запахи, не говоря уж о зрительных впечатлениях, сознание не справлялось бы с таким напором. Его бы мгновенно затопило. Мы и шагу не могли бы ступить – беспрерывно падали.

– Ничего, научились бы ходить заново. Это то же самое. Прекратив быть инженером, евреем, русским, ты не исчезаешь, а становишься всем. Нечего сидеть, уныло вперившись в точку, когда вокруг бесконечно прекрасный мир.

– Это, конечно, красиво, но привычка – свойство организма, и не только на уровне сознания. Это что-то более базисное. Так работают рецепторы. Когда впервые пробуешь горькое, они воют "Ой-ой-ой, нам очень горько", в следующий раз они воют чуть тише, затем постепенно привыкают и прекращают бить тревогу. И так почти со всем, кроме некоторых видов боли, субъективное ощущение которой может со временем усиливаться.