Челленджер

– Ты кто? – осведомилась незнакомка, оторвавшись от созерцания стекающих с моего мокрого тела и разбивающихся о пол капель.

– А ты кто?

– Что ты тут делаешь? – на ходу бросила она, с апломбом прошествовав в гостиную.

Тоже мне, запоздало возмутился я, продолжая орошать кафельные плиты каплями водопроводной воды, я-то Раби знаю пятнадцать лет, а ты тут явление временное и случайное. Постояв в замешательстве, я вошёл, подобрал раскиданные шмотки и отправился одеваться. Тем временем гостья устроилась в кресле, а на столике вместо моей книжки красовалась откупоренная бутылка, небрежно брошенные пробка со штопором, а в пепельнице дымилась сигарета.

– Где Гоша? – требовательно спросила она, отхлебнув из бокала.

– Скоро будет.

Она закинула ногу на ногу и ещё раз критически обозрела меня, стоящего посреди комнаты в мятой одежде с мокрым полотенцем в руках. Казалось, в её представлении я должен был резво собраться и исчезнуть, а в идеале моментально испариться. Под этим взглядом я ещё больше сконфузился, почувствовав себя каким-то бомжом.

– Я тебя смущаю? – вкрадчиво поинтересовалась она.

– Смущаешь? – переспросил я сдавленным голосом. – Отнюдь.

Я уселся, подтащил сумку и, чтобы выиграть время, стал делать вид, что нечто разыскиваю, продолжая чувствовать на себе её пристальный взгляд. Отчаявшись заполучить толику личного пространства, я бросил это дело, откинулся и закурил. Мы попытались завести разговор, но она была порядком пьяна, а я настолько измочален, что её алкогольный кураж был мне не по плечу.

К счастью, полчаса спустя явился шумный, лучащийся жизнерадостностью и, как всегда, многословный Гоша, и принял огонь на себя. Мы ещё посидели, и вскоре, сославшись на то, что я наверняка устал и мне необходимо выспаться, он увёл её в спальню. Я расстелил выданную постель, разделся и лёг, тихо наслаждаясь тем, что этот день, наконец, закончился.

– Можно? – стоя на пороге, она постукивала ногтями по дверному стеклу.

Не дожидаясь ответа, прошла мимо меня, подхватила со стола недопитую бутылку и, помахивая ею, надменно удалилась.

* * *

Наутро, памятуя о заседании, я прибыл загодя, дабы в полной мере исполнить долг образцового работника. Однако не тут-то было – вместо обещанного мероприятия, не успев войти в компанию, я угодил в цепкие лапы Ариэля, несмотря на своевременный приход, затянувшего заунывную песнь о десять ноль-пять. Я решил безропотно снести очередную процедуру, ни в чём не переча и по возможности соглашаясь. Рассеянно блуждая взглядом по скудному интерьеру, я терпеливо дожидался, пока начальник спустит пар. Тогда можно будет заварить крепкий кофе, покурить и оклематься. Но напор не ослабевал, а, напротив, становился более напыщенным, расцветая патетическими метафорами.

Исчерпав тему времени прибытия, Ариэль выходил на новый виток:

– …начинаю осознавать, что ситуация крайне серьёзная. Даже критическая! – Хмуро насупясь, он всверлился взглядом в поверхность разделяющего нас стола. – У нас разногласия на уровне базисных понятий.

И понеслось…

– Мы договариваемся, – брызжа слюной разорялся Ариэль, – а ты вытворяешь, что тебе вздумается! С тобой невозможно заключить простейшее соглашение!

Оказалось, имелся в виду второй аспект понятия "мы договорились". Шеф не преминул освежить мою память, напомнив, что первый аспект этого понятия связан с пресловутым "обоюдным согласием", о наличии же второго аспекта я, в простоте душевной, доселе даже не подозревал. Заметив искреннее недоумение, Ариэль указал на то, что мы уже не раз попадали в ситуацию, когда, согласовав некий вопрос, каждый оставался с иным представлением об отдельных нюансах договора.

Как я догадывался, кроме несомненного самодурства моего шефа, тут играли роль два фактора: погрешности человеческой памяти и неточности в определении понятий – именно то, к чему клонил Ариэль. Я уже пытался решить эту проблему, подробно конспектируя наши соглашения, но это не помогало. Непревзойдённый в своей непредсказуемости, он либо отметал мои доводы под каким-либо абсурдным предлогом, либо оскорблялся в лучших чувствах, риторически вопрошая, неужто я думаю, что он сам не знает, о чём мы договаривались.

В итоге я опустил руки и действовал по собственному разумению, заранее предвидя неминуемые вздрючки. И потому, уяснив в чём сыр-бор, я возвратился в созерцательное состояние.

– Я приверженец Аристотеля и ярый противник той ложной точки зрения, которую сейчас представлю, но именно это заблуждение ёмко характеризует сложившуюся ситуацию. – Ариэль откашлялся, прочищая горло, будто собирался запеть.

Это было что-то свеженькое, Аристотелю ещё не доводилось бывать гостем на наших шизофренических посиделках.

– Некоторые люди, например, Платон, – он вопросительно взглянул на меня. Я добросовестно кивнул, – считают, что за каждой объектом или понятием стоит идея. Некая абстрактная, абсолютная сущность, витающая над ней в сиятельных горних высотах, и сама эта сущность тоже сиятельна.

Ариэль извлёк из ящика большое яблоко и водрузил на середину стола.