Челобитные Овдокима Бурунова

С начала сентября в Пудоже ввели комендантский час. Вечером и ночью запрещалось топить печи. В конце октября над Пудожем низко пролетел финский самолет. Так низко, что было видно, как пилот открыл фонарь и погрозил кулаком людям, стоящим в очереди в магазин. Финские самолеты прилетали в Пудож регулярно.

Из дневника ученика пятого класса Пудожской средней школы Андрея Копосова: «Сегодня был налет самолетов на Пудож в течение 10 минут. Из крупнокалиберных пулеметов они обстреливали улицы, на которых были автомашины, но больше всего стреляли по улице Карла Маркса. В домах и на улицах есть раненые и убитые. Хлеба дают по 200 граммов…» В августе 1944-го в его дневнике появилась запись: «Дают суп из ботвы и ряпушки с ложкой каши». Голодали так, что в поселке Шальском некоторые рабочие лыжной фабрики ели кошек и собак. Впрочем, и в Пудоже, население которого увеличилось в два раза за счет эвакуированных, тоже их съели. Толкли и ели мох, крапиву, когда, конечно, она была. Только в апреле 1942-го от истощения и болезней в Пудожском районе умерло более двухсот человек. Из них детей до одного года около семидесяти.

Из докладной записки, направленной в июне 1942-го наркомом внутренних дел КФССР в Совнарком республики «О состоянии снабжения населения Пудожского района КФССР продуктами питания и политических настроениях»:

«Воскреснуть из мертвых нельзя, а мы уже на краю гибели – живые трупы. Норма 200 г. хлеба через 3–4 дня. Дети не встают и пухнут от голода. Будь прокляты жизнь и все пудожское правительство, которое о нас не заботится, а кушает в три горла. Папа умер от голода» (Архипов, Пудож).

«Если бы знал тов. Сталин, который горит перед нашими глазами, как яркий светильник, о всех безобразиях и о тех кошмарах, которые мы переживаем, что бы он с Вами сделал? Тов. Сталин с Вас спросит. Советская власть создавалась не для того, чтобы морить людей…» (Письмо подписано: группа эвакуированных и голодающих Пудожа.)

«Переживаем жуткий голод. Больше не носят ноги. Народ падает на улицах и в очередях из-за головотяпства районных руководителей, которые не могли завезти хлеб. На нас жутко смотреть» (служащий аптеки, Пудож).

По приказу Оборонстроя осенью 1941-го и зимой 1942-го ремонтировали дорогу, по которой поступали грузы для Карельского фронта и для самого Пудожа. На этих работах было занято до двух тысяч человек – в основном эвакуированные. Мужчин было мало. Только старики-ездовые на лошадях. Техники почти не было. Полторы сотни телег – вот и вся техника. Валили строевой лес, укладывали напиленные бревна поперек дороги бревно к бревну, посыпали все песком и копали водоотводные канавы. Осенью и зимой. Женщины и подростки. «Однажды пожилая женщина присела отдохнуть на кавальер, да так и повалилась замертво…»

В 1944-м фронт от Пудожа отодвинулся на запад. Как только он отодвинулся, так сразу и оказалось, что побережье Онежского озера и некоторые острова сплошь покрыты минными полями. Свободных военных саперов, конечно, не было, и офицеры из инженерного управления войск Карельского фронта стали учить добровольцев из местных жителей – большей частью молодежь, которой иногда и двадцати лет не было. Девушек тоже учили, поскольку их было куда больше, чем юношей. Назывались они минеры-разградители. В мае 1944-го начали учить, а окончательно все разминировали только к августу 1945-го.

Из одиннадцати тысяч жителей города и района, ушедших на фронт, не вернулось пять тысяч. Они на памятнике, что стоит на площади Павших Борцов, и перечислены: шесть Андреевых, шесть Васильевых, пять Васькиных, шесть Соболевых, пять Соколовых, шесть Соловьевых, двое Птицыных, четыре Спирина, четыре Воробьевых, один Воронин, десять Стояновых, двенадцать Титовых, десять Трифановых, двое Трифоновых, один Гольдфейн, семь Хоботовых, шесть Фофановых, один Хейкинен, шесть Фроловых, двое Чижиковых, шесть Шишовых, двадцать Тарасовых, один Щукин, семь Терентьевых, тридцать Тереховых, пять Щербаковых, один Юрьев, один Сковородников…

Живя от правительства в отдалении…