Челобитные Овдокима Бурунова

В 1931 году дом семьи Пономаревых был по суду отчужден райисполкомом. Жене Ивана Степановича А. А. Пономаревой с дочерью и внуком пришлось переехать на частную квартиру, а все вещи, за исключением тех, что удалось разместить у родственников, сложили в амбаре, во дворе дома. Через несколько месяцев вдова Ивана Степановича умерла, а райисполком велел дочери очистить амбар. Девать ей вещи было некуда, и потому ими стал владеть райисполком, поскольку они находились в амбаре, который уже ему принадлежал. Говорят, что старинное кресло восемнадцатого века в стиле рококо, на котором сидел Иван Степанович, видели в одном из райисполкомовских кабинетов.

Девятнадцатый век для Лальска был не только бумажным, но и льняным. На ярмарке и трех торжках, ежегодно проводившихся в городе, торговали прежде всего льном и куделью, то есть очищенным льняным волокном. В отдельные годы в самом Лальске и его окрестностях скупали льна и кудели на миллион рублей. Сюда приезжали скупать лен представители прядильно-ткацких фабрик Ярославля, Костромы и Устюжского уезда. Скупка льна продолжалась с конца октября до конца декабря. Лальчане сдавали свои дома скупщикам льна и других товаров, с тем чтобы те устраивали в них склады товаров. Ярмарки проходили в Лальске с октября по март. Кстати, о лальчанах. Лальск был единственным городом в Вологодской губернии, в котором не было дворян – только мещане, купцы, духовенство, крестьяне и половники76. В 1873 году в Лальске проживало почти шестьсот человек. Из них половина – мещане, около восьми процентов – купцы, пятнадцать процентов – духовенство, а остальные – крестьяне и половники. К концу девятнадцатого века население Лальска составляло тысячу сто человек – все те же мещане, купцы, священники и крестьяне.

«Жизнь достанет»

Вы, наверное, думаете, что Лальск, торгующий льном и опекаемый бумажными фабрикантами, разбогател, украсился домами с коринфскими колоннами и похорошел? Увы, он как был захолустьем, так и остался. В начале двадцатого века в нем было всего четыре каменных дома и около двух сотен деревянных. Дюжина улиц и два переулка. Мощеных ни одной. Освещался город яркими, но очень редкими керосино-калильными фонарями. Конечно, главным украшением Лальска были церкви, а кроме церквей – ограда с буквами из кондака Богородице, сосновый парк, бульвар длиной двести с лишним метров и… Нет, не все. К концу девятнадцатого века в Лальске появился клуб. Назывался он «Общественное собрание». Клубом управлял совет старшин, в числе которых был Иван Степанович Пономарев. Поначалу он и помещался в доме городского головы, а потом для него построили специальное здание с залом для танцев, бильярдным и карточными столами и сценой для постановки спектаклей. Крестьяне в этот клуб не ходили. Завсегдатаями были местные интеллигенты, купцы и мещане. Женщины приходили сюда редко – только на семейные вечера, на которые пускали и молодежь, в том числе и девушек. Мазурка, полька, оркестр из трех скрипок и контрабаса, лимонад, монпансье «Ландрин», шампанское, пироги с капустой и морковью. Во время танцев на сцене обычно сидели мамаши женихов и высматривали танцующих в зрительном зале невест, а мамаши невест, сидевшие рядом с мамашами женихов, высматривали женихов. В 1908 году молодежь Лальска решила организовать свой демократический клуб для представителей всех сословий. Назвали этот клуб «Семейный кружок», и девушки туда могли приходить каждый день. Купили граммофон с пластинками, поставили бильярд, столы для карт и стали гонять шары и играть в преферанс, сообразуясь с новыми, демократическими принципами. Еще и мазурку заменили вальсом. Новый клуб квартировал в доме городского головы. Просуществовал он до самой Первой мировой войны.

Все же не стоит думать, что развлекаться в Лальске можно было, только играя в карты или на бильярде. Были и культурные развлечения. В свободные от танцев вечера в клубе «Общественное собрание» ставили спектакли по пьесам Островского, Сумбатова-Южина и еще целого ряда популярных тогда авторов. Особой популярностью пользовалась пьеса В. А. Тихонова «Сполохи» с подзаголовком «Жизнь достанет», главный герой которой – Адриан Износков, чем-то неуловимо напоминающий чеховского профессора Серебрякова, говорит: «Оставьте меня в покое. Я ничего не хочу знать. Служить при нынешнем шатании я не могу; жить в Петербурге, в этой крикливой сутолоке, – не в силах…» Так и вижу, как после этой фразы лальская публика вздыхала и думала: «Пожил бы ты у нас, среди гусей с курами, мещан, медведей и становых приставов, похожих на медведей как две капли воды, без сутолоки и крика хотя бы месяц – посмотрим, как запел бы».