Человечек в колбе

— Бросай-ка ты Лунд и переходи в Упсалу, — уговаривал он Карла. — Вот там, действительно, и профессора, и библиотеки. Там из тебя выйдет толк… Там и ботанический сад есть, — мельком заметил он, зная, что это сильнейший аргумент, против которого Карл вряд ли устоит.

Карл не устоял и перевелся в Упсальский университет.

— Вот тебе сто червонцев, — сказал ему отец, — и, помни, больше ты от меня ничего не получишь. Мы в расчете!

С таким родительским напутствием Карл отправился на новое место. Деньги скоро вышли, новых не было, и ждать их было неоткуда. Так прошел год. Осенью 1729 года Карл пошел прощаться с ботаническим садом. Жить в Упсале он больше не мог. Он переходил от куста к кусту, от растения к растению. Наклонившись над одним цветком, он хотел срезать его для своего гербария.

— Скажите-ка мне, молодой человек, зачем вам понадобился этот цветок? — вдруг услышал он.

Карл выпрямился, обернулся. Перед ним стоял очень почтенного вида человек.

— Я люблю ботанику, — скромно ответил Карл.

— Вот как! И что же, — вы много читали?

Тогда Линней принялся перечислять все растения, какие он только знал. Так и посыпались латинские названия. Он перечислил чуть ли не полностью все, что вычитал у Турнефора — был такой ботаник.

— Гм… гм… А как называется это растение? — показал ему незнакомец колосок мятлика.

Линней назвал растение.

— А это?.. А это?.. А это?..

Трудно сказать, кто был быстрее: незнакомец ли, поспешно срывавший растение за растением и показывавший на кусты и деревья, или Карл, называвший показанное.

— У меня есть и свой гербарий, — сказал Карл.

— Приходите ко мне и приносите свой гербарий, — ответил незнакомец и дал Карлу адрес.

Незнакомец был очень доволен этой встречей. Это был пастор Олай Цельзиус. Он был занят чрезвычайно важной и ответственной работой — писал сочинение о растениях, упоминающихся в… Библии. Для него Линней был ценнейшей находкой — доктор богословия был очень сведущ в богословских делах, но по части ботаники был слабоват, хоть и любил ее.

Прошло немного времени, и пастор достал своему помощнику несколько уроков. Линней был почти счастлив, — почти, ибо вполне счастлив человек никогда не бывает. Он был обут и одет, он был сыт и мог заниматься ботаникой сколько угодно. А тут еще он обзавелся и другом.

Артеди — как звали этого друга — очень любил химию, но еще больше — алхимию. На этой-то почве он никогда бы не подружился с Линнеем, но Артеди любил еще и рыб, — не ловить и есть их, а любил бескорыстно, в «научных целях».

— Слушай! — сказал Артеди Карлу. — Все-таки надо бы и тебе взять что-нибудь из животных. Займись-ка насекомыми или улитками. Посмотри, сколько их, и никто их толком не изучал.

Линней взялся за это дело, и тут началось у него соперничество с товарищем; один старался превзойти другого. Но Линней скоро сдался — растения отвлекали его внимание. А ботаникой он увлекался все сильнее и сильнее. Он приносил домой вороха листьев и огромные букеты цветов. Линней безжалостно разрывал цветки, выщипывал из них пестики и тычинки, сравнивал их, считал, зарисовывал. В его мозгу росла картина будущего «порядка», который он наведет среди растений.

Прочитав одну книжонку о тычинках и пестиках, он так увлекся этим, что решил положить в основу нового порядка именно тычинки и пестики. Это был колоссальный труд, но он не терял надежды.

— Хаос… — бормотал Линней, ходя по комнате. — Никто ничего не знает, нигде никакого порядка. Описано много, но бестолково. Порядок — вот что нужно. Нужна — система!

И он уселся за эту «систему». Он принялся изучать подряд все растения. Он отбирал сходные, собирал их в группы. Сходные группы он тоже подбирал по группам, и так без конца. И всюду в основе лежали тычинки.

— Красная смородина, черная смородина, крыжовник очень похожи друг на друга. Пусть будет род — смородина. Коротко и ясно! — И Линней принялся выискивать еще растения, сходные со смородиной.

Он давал название роду, а к нему прибавлял название вида. Получалось очень просто и удобно. Раньше шиповник именовался «обыкновенная лесная роза с розовым душистым цветком», теперь он стал «лесная роза» и — все. Но и этого мало. Родов много, нельзя лазить по длинным описаниям, нужно как-то упростить разыскивание родов. И вот — Линней собрал роды в семейства, семейства — в классы. Тут-то и пошли в ход тычинки, и пестики. Все, у кого две тычинки, — особый класс, у кого три — особый, и так дальше. По числу тычинок — от одной до многих — он установил одиннадцать классов да два еще придумал сообразно тому, как сидят тычинки. По другим признакам тычинок он прибавил еще классов и получил всего двадцать четыре. Стало очень удобно. Нашел какое-нибудь растение, поглядел, сколько у него тычинок, значит класс такой-то. А при классе — список родов. Но было и неудобство. Число тычинок вовсе уж не определяет родства. И у Линнея оказались соседями столь различные растения, как камыш и барбарис, морковь и смородина, виноград и барвинок.