Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

В первый раз нас заставили проползти сотню ярдов по пересеченной местности под колючей проволокой, в то время как над нашими головами палил пулемет боевыми патронами. Треск пулемета показался мне ужасно нелепым. Пока мы ждали своей очереди ползти сто ярдов с полной выкладкой на спине, у меня было время рассмотреть лица солдат, которые только что кончили ползать. Эти парни отнюдь не выглядели счастливыми. Они не были похожи на молодчиков из нашей нью-йоркской части, которые пробыли в ней два или три года и собирались просидеть там до конца войны. У этих вид был тоскливый. Как будто им очень хотелось поговорить с кем-нибудь из старых знакомых, с кем-нибудь, не облаченным в военный мундир, и поведать им что-то очень важное. Кажется, я в жизни не видел таких тоскливых лиц, как у ребят, которые проползли сто ярдов. Они возвращались медленно, молча, время от времени кто-нибудь из них оборачивался поглядеть на пулемет, стрелявший над головами новой группы ползущих.

Сержант, который там был за старшего, предупреждал всех, чтобы не поднимали головы.

— Приказано проводить учения в жестких условиях, так мы и делаем. — сказал он. — Не поднимай головы, знай ползи, по сторонам и наверх не гляди. Оглядываться опасно.

Я заговорил с сержантом, и он мне сказал:

— Между нами говоря, начальство считает, что временами должны быть небольшие потери. Это показывает, что обучение проводится в жестких условиях, а больше ничего и не требуется.

Я спросил его, не попадал ли уже кто-нибудь под пулю. Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто нас не слушает, и сказал:

— Три случая за то время, что я здесь, — трое за один месяц.

Я спросил его, как это случилось.

— Паника, — сказал он. — Время от времени попадается такой вот чудак, который вскакивает и пытается бежать, но далеко ему, конечно, не уйти.

Тогда я его спросил, почему же пулеметчик не прекращает стрельбы, если кто-нибудь вскочит.

— Все равно не успеть, — отвечал сержант. — Да и не полагается. Черт побери, тут один бедняга заполучил двадцать пуль в живот. Если бы он упал, после того как его первый раз зацепило, его, пожалуй, можно было бы еще спасти, но этот сумасшедший сукин сын вытянулся во весь рост и пялится на пулемет. Я уже думал, он так и не упадет никогда. Представляю, каково ему было, когда он увидел, что все равно никуда не денешься.

Я спросил сержанта, не говорил ли этот парень чего-нибудь.

— Ну да, — сказал сержант. — Он все повторяя: «О, мать твою, мать твою», — пока не упал.

Я спросил сержанта, как он думает, в самом ли деле тот испугался.

— То есть как это?

— Ну, — сказал я, — судя по тому, что вы мне рассказали, он не был испуган. Он просто не хотел этого делать — и всё.

— Почему?

— Просто ему не понравилось.

— Не понравилось? — сказал сержант. — Должно нравиться.

— Не обязательно, — сказал я. — Этому малому не понравилось.

Тут сержант поглядел на меня с беспокойством.

— Тот, кто позволяет себе подобные штуки, может навлечь беду на других, — сказал он. — Напугает всех до смерти — ничего нет хуже для морального состояния. Когда будешь ползти, изволь держать голову пониже, и никаких глупостей.

— Не беспокойтесь, — заверил я. — Я-то поползу. Я буду держать голову ниже травы. А вот тот парень, по-моему, решил, что это ему не подходит.

— Да почему? — спросил опять сержант.

— Видно, он был из совсем другой армии.

— То есть как это?

— Он был солдатом своей собственной армии. А нашу армию считал неприятельской.

— Чудаков у нас в армии хватает, — сказал сержант.

Глава тридцать девятая Весли проползает сто ярдов

Наступил наконец наш черед ползти, и вот мы с Виктором Тоска нырнули под колючую проволоку, а сразу за нами пошли Джо Фоксхол и писатель. Загрохотал пулемет, и писатель заговорил. Он говорил все время, пока мы ползли, но я не берусь повторить его слова, так это было непристойно. Потом я заговорил с Виктором и время от времени кричал что-нибудь писателю, а вскоре к нам присоединился и Джо Фоксхол. А затем и вся наша группа, двадцать один человек, стала кричать и смеяться над всей этой музыкой, даже лейтенант, командир группы, который полз последним. С нами случилась странная вещь — наша собственная армия стала казаться нам вражеской. Это странное чувство, но все равно в нем есть большая доля правды. Когда мы проползли двадцать ярдов, я совсем запыхался, просто чувствую, дышать нечем, а ползти еще так много. Я остановился, чтобы передохнуть, и тогда Виктор тоже остановился, а от этого, конечно, пришлось остановиться и писателю с Джо Фоксхолом, которые ползли за нами. А потом и все позади нас остановились. Впрочем, это было как раз кстати, потому что все уже выдохлись.