— Правильно. Но Маркуса больше других, и я даже знаю почему: Маркус все еще ребенок, хоть он уже и в армии. Наверно, каждый ребенок хочет найти во взрослых людях что-нибудь детское. И если уж найдет его в ком-нибудь — любит этого человека сильнее других. Мне хотелось бы, чтобы и взрослый я был похож на Улисса в детстве. Мне он так нравится, пожалуй, больше кого бы то ни было, если не говорить о всей нашей семье. Он тебе рассказывал, что с ним вчера произошло?
— Нет, не сказал ни слова. Мы обо всем узнали от Агги.
— Что же он тебе сказал, когда я привез его домой из телеграфной конторы?
— Ничего, — ответила миссис Маколей. — Пришел, сел, послушал музыку, а потом мы поужинали. Когда я его укладывала спать, он сказал: «Большой Крис». И тут же заснул. Я понятия не имела, кто такой Большой Крис, пока мне не рассказал Агги,
— Большой Крис вытащил Улисса из западни, — сказал Гомер. — А потом заплатил Ковенгтону двадцать долларов за то, что поломал эту дурацкую штуковину. Говорят, будто это западня, но, по-моему, врут. Не думаю, чтобы она могла поймать что бы то ни было, кроме Улисса. Никакой зверь не полезет в такую замысловатую ерунду. На кого Улисс похож больше всего?
— На отца, — сказала миссис Маколей.
— А ты знала папу, когда он был маленький?
— Да что ты! Как я могла его знать? Твой отец был на семь лет старше меня. Улисс такой, каким ваш отец оставался всю жизнь.
И вдруг миссис Маколей почувствовала, что ее переполняет счастье, несмотря на все, что принесла ей жизнь, и все, что ждало ее впереди.
— Ах, — сказала она, — слава богу, мне так повезло! Мои дети не просто дети. Они — настоящие люди. А ведь они могли быть для меня только детьми, и тогда мое счастье было бы не таким полным. Вчера ночью ты плакал потому, что стал человеком, одним из миллионов людей на земле, и вступил на жизненный путь, полный удивительных приключений. Вокруг тебя — мир, где столько непонятного — и хорошего, и дурного, и прекрасного, и уродливого, великодушия и жестокости; но все это вместе составляет единое целое — нашу жизнь.
Она помолчала, а потом добавила очень мягко:
— Ты плакал вчера ночью даже во сне.
— Да ну? — Гомер удивился; он этого и не подозревал.
— Твой плач разбудил Улисса; он пришел и разбудил меня. Я слышала, как ты плачешь, но ведь на самом деле плакал вовсе не ты.
— А кто же? — спросил Гомер.
— Мне знаком этот плач, — сказала миссис Маколей. — Я слышала его не раз. Это плакал не ты. И не какой-нибудь другой человек. Это плакало все живое. Ты узнал, что такое горе, и вышел на свою дорогу; впереди тебя ждет много всяких ошибок — ах, сколько чудесных ошибок тебе предстоит совершить! Я скажу тебе за завтраком, при свете дня, то, что не решаются говорить даже сокровенно, во мраке ночи, — ведь ты только что встал от горького сна, и я должна тебе все сказать. Какие бы ошибки ты ни совершал, не пугайся их и не бойся новых ошибок. Положись на свое сердце — оно у тебя доброе — и ступай вперед. Если ты упадешь, обманутый или сбитый с ног, а то и сам споткнешься, — поднимись и не вздумай идти назад. Часто будешь ты смеяться и еще не раз будешь плакать, но смех и слезы всегда будут сопутствовать друг другу. Ты не станешь растрачивать себя на мелочные или низкие поступки — тебе будет некогда, ты до них не опустишься; ведь твой ум жаден, а воображение — богато.
Миссис Маколей улыбнулась чуть-чуть смущенно и подошла к сыну.
— Извини меня, — сказала она, — я день и ночь твержу тебе то, что человек предпочитает узнавать сам; но я верю, ты меня простишь.
— Ах, мама! — Это было все, что ответил Гомер.
Он встал из-за стола и захромал к окну. Оттуда он посмотрел на пустырь, на Августа Готлиба и его дружков, которые с азартом гоняли футбольный мяч.
— Что у тебя с ногой? — спросила миссис Маколей.
— Ничего, — сказал Гомер. — Разок шлепнулся оземь.
Не оборачиваясь к ней, он продолжал:
— Знаешь, ма, ты, верно, самый замечательный человек на свете.
Он засмеялся чему-то, что увидел в окне.
— Агги снова завладел мячом. А мне уж не до игры. Зайду в телеграфную контору. Я обещал прийти на случай, если понадоблюсь.
Он пошел к двери и остановился.
— Да, — сказал он. — чуть было не забыл. Мистер Гроген — знаешь, наш ночной телеграфист — попробовал вчера один из бутербродов, которые ты прислала с Бесс. Он велел сказать тебе спасибо. Вот я и передаю тебе его благодарность.
Гомер ушел. Мать услышала, как он раза два тряхнул велосипед, проверяя, хорошо ли надуты шины, а потом обогнул дом и покатил к телеграфной конторе. Она взглянула на то место, где он только что сидел за столом, и явственно увидела Мэтью Маколея, который разглядывал ложку, точь-в-точь как ее разглядывал Гомер. Потом он поднял на нее глаза.
— Кэти, а Кэти! — позвал он.
— Что, Мэтью? — спросила Кэти.
— Кэти, — сказал Мэтью, — Маркус скоро пойдет за мной.
Наступило молчание.
— Знаю, — сказала Кэти и принялась за работу.
Глава 28
В ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКЕ