Эготизм и себялюбие — Употребление «я» в литературе и разговорной речи — Сильное чувство я необходимо для продуктивной деятельности — Другие стороны социального я — Гордость versus тщеславия — Чувство собственного достоинства, честь, самоуважение — Смирение — Болезни социального я — Бегство от мира — Преображение я — Аспекты я, порожденные разладом между личностью и ее окружением — «Я» в социальных проблемах
Если я
и проистекающее из него стремление к личной выгоде относятся к здоровым и внушающим уважение чертам человеческой натуры, то что же представляют собой так называемые эготизм (egotism) и себялюбие (selfishness)[80][81], которые общественное мнение считает предосудительными? Ответ на этот вопрос, по-видимому, будет следующим: эти слова осуждают не самоутверждение, как таковое, а определенный его вид или такую черту я, которая для нас неприятна. Покуда мы одобряем намерение и цели человека, мы не воспринимаем его как эготиста или себялюбца, каким бы настойчивым он ни был в своих притязаниях, но стоит одобрению иссякнуть, и о его настойчивости или Даже напористости мы, скорее всего, будем отзываться в самых резких выражениях. В конечном счете это вопрос морального суждения, которое не сводится к простому определению явления, а выносится совестью с учетом всей ситуации в целом. В этом плане он, по существу, связан с более общим вопросом о дурном поведении или порочности человека. Нет четкой границы между поведением, которое мы порицаем, как эгоистичное, и тем, которое мы называем безнравственным или преступным, — различие лишь в степени.Совершенно очевидно, что простое самоутверждение не считается эгоизмом. Ничто не внушает большего уважения и даже одобрения, чем упорное и успешное преследование личных целей, пока оно не выходит за рамки общепринятых норма и считается с интересами других людей. Человек, сколотивший состояние в десять миллионов, несомненно, продемонстрировал мощный и неукротимый инстинкт присвоения, но здравомыслящие люди вряд ли по этой причине сочтут его эгоистом, если только он не пренебрегал общественным мнением, с которым должен был бы считаться. Если же он показал себя нечестным, скупым, жестоким и т. п., его поведение будут осуждать.
Людей, которые вызывают у нас наибольшее восхищение, включая и тех, кого мы считаем образцом добродетели, неизменно отличает сильная тяга к самоутверждению. Так, Мартин Лютер, если взять наиболее яркий пример, был человеком с мощным чувством я,
не терпящим возражений, непреклонным, демонстрирующим, по сути, «абсолютную уверенность в непогрешимости собственных суждений». Эти черты, присущие почти всем великим вождям, и есть основная причина их успеха. От обычных вульгарно-амбициозных и агрессивных людей Лютера отличает не само по себе наличие чувства я, а то, что в своих помыслах и устремлениях он отождествлял свое я с чувствами и целями, которые мы считаем благородными, прогрессивными и справедливыми. Нельзя быть более честолюбивым человеком или с большей непреклонностью добиваться влияния в обществе, чем это делал Лютер; но его амбициозность и нетерпимость заключались в твердом убеждении относительно оправдания верой святотатственной торговли индульгенциями и в целом всего того, что выражало дух освобождения, способный пробудить и воплотить в жизнь надежды эпохи.Очевидно, что в этом плане Лютер — образец агрессивного реформатора, типичный как для нашего, так и для любого другого времени. Разве могли бы добиться успеха знающие свое дело священник, филантроп или учитель, если бы они не отождествляли поставленную перед собой благородную цель с сильным чувством я? Да и можно ли вообще преуспеть в каком-то деле, не чувствуя, что это мое
дело? Сомневаюсь. Некоторые величайшие и нравственно безупречные религиозные учителя и пророки были величайшими эготистами в том смысле, что открыто отождествляли идею блага с собственным я и не отделяли одно от другого. Я не знаю ни одного сильного и вместе с т добропорядочного человека, который бы не связывал сильное чувство Я с любимым делом; однако, если человек занят чем-то значительным и полезным, его никто не назовет эгоистом.