Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Неизменный интерес человека к репродуктивным стратегиям влияет и на художественное выражение этих проблем. Контроль над сексом, а зачастую и порождаемый им «инстинктивный» отпор, – неотъемлемая часть и утопической мысли, и антиутопической фантастики, притом что о других насущных вопросах социальной инженерии нередко говорится практически скороговоркой. И все потому, что эта проблема для нас жизненно важна. Мы еще можем мириться с другими формами социальных экспериментов, но именно здесь, скорее всего, наше терпение лопнет, и нам захочется об этом узнать – свидетельство тому бульварная пресса. Как наглядно демонстрирует роман Замятина, мы обычно не терпим внешнего вмешательства в естественные способы выбора партнера, создания пар и размножения; все мы хотим играть активную роль в определении своей эволюционной судьбы. В результате наше представление о себе, как правило, коррелирует с нашей сексуальностью – это эмоциональная «цитадель» чувства личной свободы, и мы быстро замечаем, что в делах репродукции «трое – это толпа». Эти ощущения присущи каждому человеку и естественным образом сопутствуют появлению у Д-503 полноценной души.

Безусловно, некоторые аспекты политики Единого Государства напоминают рациональные планы, предлагавшиеся реальными социальными реформаторами и мыслителями-утопистами, хотя эта политика явно не входит в нормальный набор типичных для нашего вида поведенческих альтернатив[56]. Описанная Замятиным политика Единого Государства в сфере секса может быть истолкована как сатира на сексуальные реформы, к которым призывали некоторые советские феминистки, например А. М. Коллонтай. В середине 1920-х годов на страницах газет публично разъяснялась необходимость вмешательства государства в половую жизнь – исключительно в интересах революции [Голубков 1993: 29]. Т. Р. Н. Эдвардс предполагает, что треугольник Д-503, R-13 и 0-90, возможно, пародирует аналогичный menage a trois в «Что делать?» Чернышевского [Edwards 1982: 64–65]. Замятинская картина контролируемого размножения, особенно исключительного права на детей, присвоенного Единым Государством, могла быть ответом на различные послереволюционные проекты, призванные покончить с традиционной семьей. Надо сказать, что советские программы воспитания детей, которые когда-то так тревожили иностранцев, теперь копируются во многих развитых обществах: все это должно способствовать освобождению женщин, чтобы они могли продолжать карьеру. Что касается евгеники, то здесь Замятин, скорее, имел в виду некоторых ее британских сторонников, начиная с двоюродного брата Дарвина, сэра Фрэнсиса Гальтона. Исследователи также обнаружили, что у описания Замятиным репродуктивной политики Единого Государства имеется широкий круг культурно-литературных предшественников и источников, в том числе утопий. Среди них ликурговская Спарта, произведения Платона, Т. Кампанеллы, Т. Мора, маркиза де Сада, Ф. Рабле, С. де Бержерака, Ф. М. Достоевского, А. А. Богданова, Ф. У Тейлора, Э. М. Форстера, Джерома К. Джерома и особенно Г. Уэллса[57]. Из различных аспектов человеческой природы, затронутых в романе, любовь и секс рассматриваются наиболее подробно. Освещение Замятиным сексуальных проблем не было проигнорировано в литературе, посвященной «Мы»: исследователям, как и читателям, как правило, интересна любовная интрига в повествовании. Неоднократно отмечалось, что именно половой вопрос превратил Д-503 в инакомыслящего[58]. Присутствие в романе темы секса делает его гораздо более актуальным: представьте, как снизился бы интерес к повествованию, не будь в нем любовной интриги между Д-503 и 1-330. Это задевает струну, которая вызывает у читателя бурную реакцию протеста против утопии, дающую понять, что игра ведется не по правилам.

Вопрос об источниках литературного или культурного влияния не так важен, как механизм этого влияния – наша общая одержимость репродуктивными стратегиями. Замятин, очевидно, сам размышлял о сексуальности и репродукции человека, интересовался теориями других мыслителей. Тема секса занимает видное место и в других произведениях писателя. Читатели также имеют склонность думать о сексе. И чтобы оценить роман, им совсем не обязательно отмечать в нем интертекстуальные связи. Весьма показательно, что Замятин не пытался написать ученый трактат, чтоб опровергнуть утопические проекты рациональной реформы сексуального и репродуктивного поведения. Вместо этого он привел чрезвычайно действенный аргумент в пользу человеческой природы, написав роман. Иными словами, полемика Замятина против утопии апеллирует не только к рациональному мышлению читателя, но и к его генетически обусловленным эмоциям, то есть к разным видам воображения. Более того, можно сказать, что мы читаем романы, чтобы чувствовать себя более человечными. И, учитывая многогранность затронутых в романе проблем, связанных с биологической природой человека, выбранное Замятиным средство воздействия особенно эффективно.