Примерно в середине «Мы» Д-503 интуитивно постигает внутренние механизмы эволюционной психологии. Ему внезапно открываются истинные причины, по которым практически любое утопическое общество пытается изменить естественные модели сексуального поведения вплоть до крайних мер, рискующих встретить серьезное сопротивление. Это происходит, когда Д-503 спускается по лестнице, чтобы предъявить розовый талон, дающий ему право на сексуальную близость с 1-330. Увлеченный видениями расцветающей плодовитости, он спрашивает: «И не думаете ли вы, что сперматозоид – страшнейший из микробов?» [226]. По сути, Д-503 открыл глубокую истину, выходящую далеко за рамки секса: она подводит нас к важной мысли, касающейся генетического воздействия в целом. Наблюдение Д-503 намного глубже, чем его или Замятина непосредственные намерения – или то, что они могли знать, учитывая современное автору состояние биологической науки. Речь явным образом идет о том, что человеческие гаметы передают генетическую информацию, лежащую в основе не только индивидуальной физиологии, но и поведения человека. Эти истинные семена человеческой природы представляют собой неизбежную угрозу режиму, основанному на стандартизации и социальном контроле. По сходным причинам Советский Союз впоследствии решительно сопротивлялся дарвинистским теориям генетического наследия, которые на определенном уровне признают различия между людьми и дифференцируют их способности, причем считают эти различия постоянными, не зависящими от обычно предпринимаемых социальных мер. Популярная мысль о происхождении, то есть генах, лежала в основе классовой системы, которую революция намеревалась отменить. Советские власти поощряли неоламаркистские взгляды, которые представлял в своем учении Т. Д. Лысенко, – по-видимому, это давало властям гораздо больше возможностей лепить из своих граждан то, что они считали нужным. Как будто претворяя в жизнь советские замыслы, Единое Государство и многие другие утопические режимы самонадеянно проводят политику контроля над репродуктивным процессом: именно власти должны определять, чьи гаметы следует одобрить, взрастить, а потом подвергнуть обработке, чтобы получились стандартизированные, послушные граждане. Однако, пытаясь подчинить популяционную генетику собственным планам, эти режимы сталкиваются с мощными, стихийными силами сексуального самоопределения, лежащими в основе естественного отбора, – именно этот конфликт обычно оказывается для читателя самой интересной частью сюжета.
Но мог ли Замятин знать, что главная опасность человеческих гамет для Единого Государства коренится не в их генетическом потенциале и не в сопротивлении действию теории хаоса? Эволюционная психология демонстрирует, что гены, передаваемые половыми клетками, заставляют их носителей передавать этот потенциал способом, разрушительным для утопического режима, стремящегося постричь под одну гребенку всех своих граждан. Это может выражаться в сексуальном соперничестве, в предъявлении исключительного права на партнера и детей, а также в других тактиках, ориентированных на семью; все они служат общей репродуктивной стратегии, состоящей в максимизации генетического богатства собственного генотипа, иногда за счет других. Иными словами, мы отдаем предпочтение собственным детям, так как они несут