Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Однако не следует чрезмерно идеализировать существующие модели совместного употребления пищи. Прежде всего, большинство родителей знает, что дети не всегда готовы делиться и на самом деле они нередко соперничают за еду, особенно с братьями и сестрами. Как и во многом другом, мы в этом смысле подвергаемся воздействию противоположных сил. Проблема встает более остро, когда речь идет о людях, не связанных родством и не подверженных чувствам родственного альтруизма. Взаимный альтруизм требует уравновешенной взаимности. Люди быстро вычисляют обманщиков и враждебно относятся к партнерам, вклад которых непропорционально мал. Р. Триверс утверждает, что экспансия человеческого мозга стала результатом гонки когнитивных вооружений между потенциальными обманщиками и лентяями, с одной стороны, и «сыщиками», полными решимости стоять на страже взаимного альтруизма, – с другой [Trivers 1985]. Тщательное изучение распределения продовольствия у охотников и собирателей демонстрирует, что оно осуществляется согласно расчетам затрат и выгод, проводимым теми, кто этот провиант поставляет. Примечательно, что эта деятельность сосредоточена в первую очередь на мясе, конечно же, потому, что поставки мяса, как правило, ненадежны. Напротив, стабильно поставляемые продукты, такие как злаки, в меньшей степени служат объектом дележа – в этом нет особой необходимости, что известно всем сторонам. Таким образом, даже в обществах охотников-собирателей утопическое совместное потребление пищи недостижимо. Распределение продовольствия у них все равно строится вокруг биологической семьи; иными словами, под маской группового отбора оно тем не менее благоприятствует родственному альтруизму [McGrew, Fesitner 1992: 236].

Чего обычно нет в замятинских описаниях трапез, так это разговоров. Д-503 упоминает «длинные, стеклянные столы; медленно, молча, в такт жующие шаро-головы» [205]. Тишина стоит полная, в ней слышно лишь, как «потукивает метроном», как и все остальные, Д-503 отсчитывает пятьдесят жевательных движений на каждый кусок, а это, без сомнения, не располагает к беседе. С другой стороны, после того, как попытка захватить «Интеграл» проваливается, сам Д-503 ест молча, но слышит, как 1-330 обсуждает с безымянным лысым профессором благородство [274]. Однако это исключение, которое позволяет себе самый деструктивный персонаж в романе и, наверное, во всем Едином Государстве, учитывая, что речь идет о предводительнице Мефи. Общие трапезы удовлетворяют нашу эмоциональную потребность делить свое время и еду с собратьями. Как и универсальность этой формы поведения, общие ощущения, которые она дает, в частности удовольствие, скорее всего, указывают на ее биологическую полезность. Э. Берн постулирует врожденную, «биологическую» потребность в стимулах, особенно в виде социальных контактов, и в упорядоченной, структурированной деятельности. Он отмечает, что нам присущ «страх одиночества (или отсутствия социальных стимулов)» [Берн 2009: 316]. Эта и многие другие потребности удовлетворяются за счет совместных трапез. Разве нас, как Дж. Э. Слассера, не страшит одинокий едок [Slusser 1996], особенно если им можем оказаться мы сами?

По целому ряду взаимосвязанных причин человек, как принято выражаться, общественное животное. Совместная трапеза обычно сочетается с обменом информацией в форме застольной беседы. Среди союзников, тех, кто с большой вероятностью участвует в общей трапезе, как отмечает Пинкер, «цена обмена информацией незначительна». Информация – это «единственный товар, который можно передать кому-то и в то же время сохранить у себя» [Пинкер 2017:213,215]. Хотя нежелательно, чтобы информация о ресурсах или другие секреты достигали ушей конкурентов, наличие общеизвестной информации, как правило, избавляет получателя от необходимости приобретать знания методом проб и ошибок, особенно если речь идет об охоте на добычу и избегании хищников. Р. Майло и Д. Квиатт утверждают:

Разумно было бы предположить, что способность к социальному сотрудничеству, особенно в отношении средств к существованию и репродуктивного поведения, с самого начала эволюции гоминидов находилась под сильным давлением естественного отбора; также представляется разумным, что способность передавать и сохранять внутри групп информацию, касающуюся средств к существованию и воспроизводства, входила при отборе в совокупность социальных моделей поведения [Milo, Quiatt 1994: 334].