Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Возможно, это и хорошо, по крайней мере для нас, читателей, что вышеприведенный сценарий совершенно наивен. Ошибка глубоко вплетена в ткань большинства утопических режимов, по крайней мере в тех, что представлены в антиутопиях, равно как и в реальной жизни. В «1984» Оруэлла и фильме «Бразилия» Т. Гиллиама (1985) техника довольно отсталая; Эммануэль Голдстейн, не только заклятый враг Океании, но и аналитик, отмечает, что антиутопический мир более примитивен, чем наша доутопическая область. Во времена холодной войны был сделан убедительный вывод, что закрытые и регламентированные общества значительно менее эффективны, что они в конечном итоге становятся жертвами неряшливого мышления хотя бы потому, что изолируются как от внутренних, так и от внешних источников конкуренции, которые могли бы держать их в напряжении. М. К. Букер, рассматривая роман Хартли «Справедливость налицо», приходит к выводу, что при конформистских режимах предсказуема «тяга к посредственности во всех аспектах человеческой жизни» [Booker 1994: 169]. В них допускается множество псевдо– и откровенно антинаучных течений, таких как «лысенковщина» – ламаркизм по-советски. В «1984» О’Брайен отрицает теорию эволюции и утверждает, что Земля не старше человечества. По его словам, Партия, если только захочет, может провозгласить, что «Земля – центр вселенной. Солнце и звезды обращаются вокруг нас» [Оруэлл 1989: 179–180]. Учитывая, что эти режимы постоянно искажают историю, удивляться не следует. По прошествии времени кто там помнит, как оно было на самом деле? Примерно так же, судя по многим его заявлениям, поступает и Единое Государство. Есть еще один недостаток, присущий многим режимам, в частности тем, что фигурируют в «Машине различий» У Гибсона и Б. Стерлинга (1990), «Фатерланде» Р. Харриса (1992) и «Мы» Замятина: они плохо умеют собирать информацию о своих гражданах [Booker 1994: 160,165]. Это не только пробивает брешь в броне для диссидентов, но и предполагает абсолютную непознаваемость аспектов личности. Наконец, некоторые режимы и не пытаются рационализировать себя полностью. Так, Единое Государство не только не ликвидирует Личные Часы – по непонятной причине оно допускает, чтобы посреди него продолжал существовать Древний Дом [Singleton 1997:109]. Подобно Резервации в «О дивном новом мире» или пролам в «1984», это потенциальный рассадник подрывных сил.

С другой стороны, не следует переоценивать компетентность Мефи. Заговорщики намереваются захватить «Интеграл», но у них нет четкого плана, как использовать его для свержения Единого Государства. Когда Д-503 спрашивает, что будет дальше, 1-330 отвечает, что не знает: все, что ей приходит в голову, – лететь «все равно куда» [272]. Конечно же, эта попытка заговора легко пресекается. Возможно, все дело в том, что человеку свойственно ошибаться.

4. Современная математика и Мефи

В статьях Замятина неоднократно упоминается революция в научной и философской мысли, инициированная Лобачевским и утвердившаяся в общественном сознании благодаря Эйнштейну. Если евклидова трехмерная геометрия была убедительной иллюзией, то открытие бесчисленных неевклидовых геометрий представляло собой массовый случай математического и эпистемологического «остранения». Отныне ни один взгляд на Вселенную, ни одно постижение важной истины не могли быть приняты как достоверные. В 1921 году, основываясь на этих открытиях, Эйнштейн заявил: «Пока законы математики остаются определенными, они не имеют ничего общего с реальностью; как только у них появляется нечто общее с реальностью, они перестают быть определенными» (цит. по: [Kline 1967: 473]). В то время как старая математика была самым авторитетным критерием истины, новая стала мерой наших пределов в определении истин. Учитывая всеобщий фурор, бушевавший тогда вокруг Эйнштейна и его открытий, Замятин, возможно, знал об этих настроениях; они, безусловно, предвосхищаются в таких статьях, как «О синтетизме», «Новая русская проза», «О литературе», где подобные идеи связаны с разрушением привычных перцептивных установок[32].