Человеческий фактор

– Я не вру, – обиделась девочка. – Я вправду жила там с мамой и бабушкой. Был у нас ещё один ребёнок, Кирюша. Он был маленький. Когда пришли немцы, бабушка околела. Ей было жалко поросёнка, его немцы зарезали. А вечером стали всех выгонять из домов, и мы убежали в лес. Было холодно, и Кирюша замёрз. Мы его похоронили в лесу под елочкой. Потом поморозилась я. Мама сняла с себя тужурку, шаль и надела на меня. Мы с ней две ночи шли к пушкам. Они стреляют, и их далеко было слышно. А днём мы прятались. А потом мама не могла идти. Мама сказала, чтоб я одна шла к пушкам. Я не пошла. Куда я от мамы? – девочка тяжело вздохнула и стёрла с глаз слёзы. – Потом мама померла… Я тоже легла помирать. Сначала я долго лежала и плакала. Жалко было бабушку, Кирюшу и маму. А потом уснула. Видела во сне папеньку. Он меня на руках качал и пел мне песенку. Мне было с ним хорошо. Потом я проснулась у тётеньки Вари. Она меня отогревала и натирала жиром. Говорила, что меня нашли солдаты, что теперь я буду жить с ней, как дочка. – Девочка опять всхлипнула. – А тётенька Варя подорвалась у колодца на какой-то страшной мине, ей ноги оторвало… Потом я долго сидела одна в земляном домике и плакала. Мне было жалко маму и тётеньку Варю. Я сильно кушать хотела… Потом я пошла искать маму. Хотела возле неё помирать. А дяденька Володя на машине отвёз меня в приют, только не сюда, а в прежний, откуда меня сюда привезли.

Девочка замолчала, глядя на Кешу большими правдивыми глазами.

Подросток стоял спиной к ней, а когда повернулся, на его глазах поблескивала влага. Он спросил:

– Не врала?

– Не-ет.

– Как звать?

– Маша Гузина.

– Будешь, Маша, в моей труппе, в массовых сценах.

Девочка обрадовалась, на глаза вновь навернулись слёзы.

– Не плачь. Мы здесь все такие.

Вечером на полустанок пришёл эшелон. Солдаты с котелками выбегали из вагонов за водой. Торопились по своим нуждам.

Возле закрытого киоска собрался народ – любопытные и пробегающие мимо солдаты. В центре круга стоял Кеша и громко объявлял:

– Товарищи солдаты! Доблестные наши защитники! Перед вами сейчас выступят артисты местного детского дома. Первым номером нашей программы – песня "Дан приказ ему на Запад". Исполняют Леня и Миша Горевы. Аккомпанирует на свирели Вадик Шумкин.

Кеша первым захлопал в ладоши, зрители недружно поддержали. Затем он подал команду рукой, и солисты, за ними – хор мальчиков и девочек, в котором была и Маша, вышли в центр.

Вадик стал выводить первые звуки, писклявые и звонкие. Потом качнул дудочкой, и запевалы невпопад запели. Они волновались, оттого у них получалось недружно, торопливо. Но, когда песню подхватил хор, эта нестройность сгладилась, хотя и пестрела разноголосьем. И всё же номер прошёл успешно.

Потом выступил акробат Коля. Прошёлся на руках. Штанишки задрались и белые худые ноги выделывали всевозможные кренделя в воздухе, что немало позабавило публику.

Борцы тоже выступили хорошо. Они основательно вываляли друг друга в пыли, используя подножки, захваты, перевороты через головы. Этот номер был, пожалуй, самым весёлым, отчего все хохотали до слёз.

С чечёткой вышла маленькая заминка. Вадик никак не мог подгадать под ногу танцора. Федя сбивался и не угадывал под такт свирели. Тогда Кеша подтолкнул запевал:

– Пойте! – И те запели:

Крутится, вертится шар голубой.

Крутится, ве-ертится над головой…

И пляска пошла. Какой-то солдат принёс гармонь, заиграл, и концерт принял новую окраску. Повеселели артисты, а главное – к их выступлению прибавились добровольные плясуны, певцы.

О, какой же это был концерт! Здесь уже нельзя было понять, кто кого веселил, кто кому поднимал настроение.

Солдаты брали детей на руки, танцевали с ними, пели. Отчего у всех было радостно и тепло на душе.

Но вскоре запела походная труба, и эшелон медленно тронулся. А солдаты всё подбегали и подбегали к артистам, совали им в руки банки с тушёнкой, хлеб, мыло. Теребили им вихрастые головы и приговаривали:

– Крепитесь, детки. Скоро война кончится, заживём…

И долго махали артистам из вагонов.

А у маленькой девочки Маши глаза застилали слезы. Она, всхлипывая, звала:

– Папа… Где ты, мой папочка?..

Эшелон уходил вдаль. Вагоны его извивались темной змейкой.

Дети, кто в чём: в фуражках, платках, подолах – тащили свой гонорар к детдому. Теперь, пожалуй, дня два детскому дому голод будет не страшен.

Железнодорожная дуга.

Железная дорога в километрах трёх от посёлка делает дугу и уходит чёрной гривой вдаль дальнюю…

Ребятишки, как воробьи, облепили эту гриву и не спеша идут к дуге. Одеты они разнообразно и плохо, и многие босиком. Мальчики в старую заплатанную одежду, кое-кто в военных не по росту гимнастёрках, фуражках, пилотках. Девочки в кофтах, висящих на худеньких плечиках, юбках в заплатах. Они идут и время от времени переговариваются, смеются, но живость эта стихийная, почти мгновенная. Она быстро вспыхивает и также быстро гаснет – голодному не до веселья.